Усадил, посочувствовал: – Давненько тебе рыло не чистили, Юра. Наверное, с тех самых лет, когда ты председателем пионерского отряда стал. Другие времена, другие игры. Привыкай, родной.
Пригладил ладошкой коммунисту редкие волосы и тоже подошел к стойке, на ходу толстым пальцем указав на бутылку коньяка. Коляша налил, Казарян выпил. Чтобы покончить с этим делом, Смирнов спросил:
– Кто еще хочет выпить?
Сырцов хотел, но промолчал. Остальные отрицательно помотали головами – не хотели.
– Что ж тогда начнем попытку приблизиться к смыслу всего происшедшего и происходящего. Коля, где Вадим?
– Рыжий-то? Они со Спиридоновым под видом подготовки к концерту какие-то фокусы с магнитофонами производят.
– Сходи за ними, будь добр, а?
– У меня пацаны на свежем воздухе, вмиг доставят, – пообещал Коляша и вышел. Смирнов еще раз осмотрел присутствующих и заметил:
– Каждый со своим войском, Витольд Германович, у вас парочки преданных агентов где-нибудь поблизости не найдется?
– К сожалению, нет, Александр Иванович.
– А у Юрия Егоровича?
Щека у Юрия Егоровича изрядно увеличилась. Нежно придерживая ее левой рукой, он гневно ответил:
– За мной сотни, тысячи, миллионы честных коммунистов!
В момент произнесения этой тирады в холл вошли Алик Спиридонов, рыжий Вадим и Коляша, нагруженные аппаратурой. Вошли и несколько опупели от услышанного. Первым пришел в себя рыжий Вадим и спросил на чистом глазу:
– Сегодня мы митинг писать будем?
Казарян аж хрюкнул от удовольствия, Махов хихикнул, а Коляша поощрительно похлопал Вадима по плечу. Остальным было не до юмора. Смирнов, позволив себе стремительно улыбнуться, приказал:
– Все столы готовь, Вадик, чтобы ни словечка не пропало.
Вадик отказавшись от помощи Спиридонова и Коляши, деятельно устанавливал магнитофоны. Казарян крикнул бессмысленно топтавшемуся на месте Спиридонову:
– Хиляй к нам, ассистент звукооператора!
Спиридонов покорно подошел, уселся и вдруг вскочил:
– А выпить на халяву?!
Как журналист-международник хватанул "Джонни Уокера". Хотел было пристроиться в ряд к Махову, Сырцову, Коляше и Смирнову, но Александр строго распорядился:
– Бери бутылку, два стакана и не к Ромке, а к Витьке. Он в связи с добросовестным исполнением обязанностей, я думаю, сильно страдает от жажды. Зная вкусы экс-зятя, Спиридонов помимо "Джонни Уокера" прихватил бутылку "Smirnoff" – самой чистой водки в мире.
Четверо у стойки смотрели на тех, кто за столами. Трое из четверых, не таясь, держали пистолеты наготове.
– Порядок, Александр Иванович, – доложил рыжий.
– Спасибо, Вадим, – поблагодарил Смирнов и приступил:
– С кого начнем?
– Начнем с меня. Вернее, я начну, – оживленно выступил генерал-плейбой. Ватничек он уже скинул, встав, обнаружил – в хорошо подогнанной заказной униформе, в лихо сидящей набекрень каскетке элегантную западноевропейскую стать: уверенность, свобода, нерусская раскрепощенность в движениях. – Вот милиционер сказал, что мои ребята, которые остались в живых, меня сдадут. Хорошие, преданные мне ребята.
– Убийцы, – первый раз подал голос Кузьминский, перебивая.
– Все мы здесь – убийцы, – без запинки, как мяч, принял реплику плейбой и вернулся к продолжению собственной мысли: – Я поначалу даже обиделся за них, а затем понял: действительно сдадут. Они не прикрытые, они голые на ветру. Это подразделение, находившееся под моим командованием, ни по одной бумажке не числится в конторе. Это аппендикс, и только мой аппендикс. До тех пор, пока этот отряд неуловим, он – всесилен, ибо его нет. |