– А рекомендует кто? Бывшие твои клиенты?

Сидели, мирно беседовали, глядя друг на друга. Невеселыми глазами Смирнов, не хорошими – Сырцов.

– Какого черта вы меня цепляете, Александр Иванович?

– Я не цепляю, Жора, ей Богу, не цепляю. Мне по свежаку все это интересно до чрезвычайности. – Ты что – сейчас для мужа компру на жену собираешь?

– Я исподним не занимаюсь. Охрана. Какая-то шпана намекнула ему, что они запросто могут похитить его драгоценную половину.

– Не любишь и его, – понял Смирнов. – Кто он?

– Воротила. Банк, биржа, акционерное совместное предприятие.

– Сергей Сергеевич Горошкин, – вспомнил Смирнов. – А я его зав. отделом помню.

– А какое это имеет значение?

– Никакого, Жора. И сколько он тебе платит?

– На две бутылки водки "Распутин" в день. И расходы.

– Пятьсот в день, значит. Чуть больше моей месячной пенсии, – проявил осведомленность о ценах в коммерческих магазинах Смирнов. – Неплохо для начала.

– Вообще неплохо, – поправил его Сырцов.

– Вообще, конечно, неплохо. Только почему тебе нехорошо?

– Все-таки, зачем вы ко мне пришли, Александр Иванович?

Смирнов, тяжело опираясь на палку, поднялся. Эхом отозвался:

– Вот и я думаю – зачем?

В дверях остановившись, еще раз осмотрел Сырцовскую квартиру.

– Тебе сколько сейчас, Жора?

– Двадцать девять. А что?

– Я до тридцати девяти с мамой в одной комнате жил. В бараке.

Не нравился нынче Сырцову отставной полковник. Сильно раздражал.

– А первобытные люди в пещерах жили. В одной – всем племенем.

– И без удобств, – дополнил картинку доисторической жизни Смирнов. И в последний раз осмотрев – не сырцовскую квартиру, а самого Сырцова, резюмировал печально: – Говенно ты живешь, Жора.

Кивнув только, сам открыл дверь и удалился.

3

Десятый час всего, а Москва пуста. Еще тепло, еще начало сентября, еще гулять по улицам, да любоваться, как в сумерках светятся желто-зеленые деревья, а Москва пуста. Конечно, может район такой – проспект Вернадского – с бессмысленными просторами меж фаллических сооружений кегебистских институтов, с предуниверситетским парком, с лужайками вокруг цирка и детского музыкального театра, но Комсомольский, но Остоженка… Длинноногая "Нива", ведомая Смирновым, свернула в переулок и покатила вниз, к Москва-реке, не докатила, остановилась у презентабельного доходного дома.

Бордовую дверь с фирменным антикварным звонком "Прошу крутить" распахнул хозяин, собственной персоной, известный телевизионный обозреватель Спиридонов. Обозреватель гневно обозрел Смирнова и проревел:

– Ты где шляешься? Ни к обеду, ни к ужину, а у меня к тебе срочные дела, не терпящие никаких отлагательств.

– Не терпящие никаких отлагательств, – ернически повторил Смирнов, входя в прихожую. – Красиво говоришь, как государственный человек.

Спиридонов был на коне. С полгода тому назад он демонстративно ушел с центрального телевидения, и те знаменитые три августовских дня решительно пребывал в Белом доме, делая на свой страх и риск репортажный фильм о путче. После ликвидации путча фильм этот несколько раз гоняли по всем программам, чем Спиридонов тихо, но заметно гордился. Смирнов в связи с этим регулярно доставал его подначками.

– Не надоело? – обидевшись, как дитя, горько спросил Спиридонов.

– Нет еще пока, – признался Смирнов и прошел в холл. – Пожрать дадите? А то я тут в одном месте чаю надулся, в животе водичка переливается и посему-то бурчит, а выпить так хочется!

– Умойся и сиди жди, – донеслось из кухни звучное хозяйкино контральто, сопровождаемое легким звоном кастрюль и сковородок.