Совершая посадку вслепую, только по показаниям приборов, Айвар подумал, что в этом ему, пожалуй, повезло. Его никто не увидит, так что можно приземлиться прямо у входа; в противном случае пришлось бы оставить флиттер за горным кряжем или в зарослях кустарника и пробираться несколько километров пешком. Впрочем, выбора у него не оставалось: пройти сколько‑нибудь заметное расстояние во время песчаной бури без специальных приборов (а их у Айвара не было), не сбившись с дороги, было почти невозможно. Но, приземлившись так близко от города и Арены, Айвар рисковал другим: радар сторожевого поста мог засечь его флиттер, а патруль – задержать его.

В конце концов, худшее, что его ожидает, – это безропотное возвращение под конвоем в собственные покои. Айвар с радостью обнаружил, что больше не чувствует страха, как не ощущает и голода и жажды, оставшись без ужина: захлестнувшее его возбуждение вытеснило все остальное. Юноша натянул защитную одежду – обязательную принадлежность любой вылазки в пустыню, – открыл дверцу и спрыгнул на землю.

Вой урагана оглушил его. Айвар почувствовал леденящий холод и металлический запах пустыни. Летящий со страшной скоростью песок жалил лицо. Айвар поправил ночную маску и на ощупь двинулся вперед.

Некоторое время юноша беспокоился, не сбился ли он с дороги, несмотря на все свои предосторожности. Но тут он ушиб ногу о груду камней, сложенную у входа в недавно откопанный туннель. Отверстие чернело прямо перед ним – тот самый вход, через который его водил Джаан.

Айвар, пока не углубился на несколько шагов в коридор, не включал фонарика, который захватил с собой из флиттера. Крепко сжимая его в одной руке, другой он нащупал щеколду.

Сделанная рабочими дверь была всего лишь защитой от непогоды; замок был не нужен – благоговение местных жителей перед древностями служило последним достаточной защитой. Закрыв за собой дверь, Айвар внезапно окунулся в стылую тишину и тьму, нарушаемую лишь слабым лучом его фонарика. Собственное дыхание в этом безмолвии казалось ему чересчур громким. Юноша нащупал на поясе тяжелый нож, захваченный из Виндхоума, и это придало ему уверенности. Нож, однако, был его единственным оружием: возьми он в поездку с Иаковом и Джааном что‑нибудь еще, это немедленно вызвало бы подозрения.

«Что я найду?

Может быть, и ничего. Я, конечно, получше рассмотрю машину Каруита, но у меня нет никаких инструментов, чтобы вскрыть ее и попытаться разобраться. Что же касается возможности найти еще что‑нибудь… Эти коридоры бесконечны, они расходятся в дюжине направлений…

Тем не менее эти туннели – куда никто не ходит, пока продолжаются раскопки, – самое подходящее место, чтобы спрятать то, что нужно спрятать, – размышлял Айвар. – К тому же, – его взгляд задержался на отпечатках в миллионолетней пыли (совсем как на Луне, после того как там впервые появился человек), – я могу обнаружить следы, и они покажут мне, куда шел тот, кто побывал здесь до меня».

Айвар двинулся вперед. Его шаги гулко отдаваясь под вековыми сводами.

«Почему я делаю все это? Потому что тут могут быть замешаны мерсейцы? Разве это так уж плохо? Вот Таня, например, очень обрадована такой возможностью. Она считает, что Ройдхунат может и в самом деле прийти нам на помощь, и надеется, что мне как‑то удастся наладить контакт с этим агентом.

Но ведь нам может помочь и Ифри. В таком случае почему вожди орканцев не позволяют мне видеться с Эраннатом? Их отговорки неубедительны.

А если Древние используют в своих целях мерсейцев, что вполне можно себе представить, зачем они обманывают Джаана? Разве ему не следовало бы знать правду?

А может, он все знает? Ведь такой информацией не стоит делиться. Терранская Империя может отмахнуться от учения Джаана, как от еще одного местного культа, который не стоит того, чтобы с ним бороться, но только не в случае, если она заподозрит участие мерсейцев.