– Разве не вечность?

– Нет. Ты ведь не можешь жить в таборе. Такого еще никогда не случалось.

– Почему?

– Потому что вы, оседлые, – ох, Рольф, извини, ты слишком хороший, чтобы тебя так называть, ты в душе путешественник… Но все же вы, люди с корнями, – вы не то чтобы слабые, вы просто стойкие иначе, чем мы.

«В результате веков отбора…», – подумал Айвар.

– Я за тебя боюсь, – прошептала Фрайна.

– Что? За меня? – Его окатила волна оскорбленной гордости, которая, как он чувствовал глубоко внутри, была просто ребячеством. – Эй, послушай, разве я не перенес путешествие через Кошмар Айронленда так же стойко, как и вы все? Я крупнее и сильнее любого мужчины в таборе, может быть, не такой жилистый и подвижный, но, клянусь хаосом, я способен выжить при любой засухе, голоде, песчаной буре!

Фрайна прижалась к нему теснее:

– И ты такой умный, так много знаешь всяких книжных историй, – и, что гораздо важнее, ты умеешь то, что умеют не многие в таборе. Но все равно тебе придется покинуть нас. Может быть, потому, что мы не сможем дать того, что тебе нужно. Разве у нас есть чем заполнить всю твою жизнь?

«Ты, – ответило его сердце. – И еще свобода быть самим собой… Плюнь на свой проклятый долг, Айвар Фредериксен. Ты ведь не выбирал, кем тебе родиться. Перестань думать об этих светящихся точках в небе как о политической реальности, пусть они снова станут для тебя просто звездами».

– Я… я не думаю, что мне когда‑нибудь надоест путешествовать, если рядом будешь ты, – пылко сказал Айвар. – И я… я ведь могу выполнять свою долю работы… может быть, я окажусь нужен Привалу.

– До тех пор, пока тебя не обчистят или не пырнут ножом, Рольф, дорогой, ты такой невинный. Ты веришь, что все люди честны от природы и не убивают без причины. Это не так, по крайней мере не в таборе. Ты же ведь не сможешь перемениться, Рольф.

– Но ведь ты могла бы мне помочь?

– Ох, если бы могла! – Скользящий луч луны блеснул на ее мокрой от слез щеке.

Внезапно девушка вскинула голову и решительно произнесла:

– По крайней мере я могу уберечь тебя от самой близкой и страшной опасности. Рольф.

– Ты о чем? – Привыкнув уже к быстрым, как ртуть, сменам ее настроений, Айвар больше думал о ее красоте, близости, исходящем от нее аромате, чем о ее словах. Они все еще шли к деревьям. «Удача» на плече Фрайны, завернувшись в свою мантию, была почти невидима.

– У тебя ведь много монеток, верно?

Айвар кивнул. На самом деле это были не монеты, а бумажные деньги – имперские кредиты и энейские либры, по большей части полученные от сержанта Астаффа, когда Айвар покидал Викдхоум. («Я принес мои сбережения, Наследник. Не беспокойся, ты расплатишься со мной, если выживешь. Ну а если не выживешь, то какая, к черту, разница, уцелеют мои сбережения или нет?» Каким далеким и неправдоподобным все это теперь казалось!) Среди тинеранов невозможно хранить что‑то в секрете.

«Я ведь научился мириться с этим, не так ли? Возможность побыть одному – только в мыслях. Какое имеет значение, если Дулси между делом изучит содержимое моих карманов, если я одеваюсь и раздеваюсь при ней, если они с Миккалом занимаются любовью, когда я лежу на своей койке?»

Таким образом, все знали, что Рольф Маринер – не бедняк. Никто ничего не украл бы у товарища по табору. Воровство невозможно было бы скрыть, а наказание за него полагалось нешуточное – изгнание. Конечно, карманники практиковались на соседях, но непременно возвращали добычу.