Когда вчера он пришел наконец в забронированный номер гостиницы, его уже ждало восемнадцать звонков, на которые надо было бы ответить. Но он не стал звонить никому, а лег в кровать и проспал пятнадцать часов подряд. Он был настолько измучен и морально, и физически, что сама мысль о делах казалась ему неприемлемой. Зато сегодня, после общения с Фарелом, работа принесла ему столь необходимое облегчение. Тем более что все, с кем он говорил, поздравляли его с потрясающим успехом «Собаки», восхищались блестящей будущностью Хесуса Арройо, деликатно сочувствовали ему в связи с пережитой личной трагедией, просили прощения за то, что заставляют его заниматься делами при таких‑то обстоятельствах, и после всех этих продолжительных вступлений переходили к делам.

На некоторое время это помогло Гарри, поскольку отвлекло его от самых насущных проблем. Но, закончив последний разговор, он осознал, что никто из тех, с кем он беседовал, не имеет ни малейшего представления о том, что его здесь терзает полиция и что его брат является главным подозреваемым в убийстве кардинала‑викария Рима. А он не может никому об этом рассказать. Сегодняшние собеседники вроде бы считались его друзьями, на деле же их с ним связывали лишь нормальные деловые отношения и ничего больше.

И он впервые задумался о том, насколько одинока его жизнь. Кроме Байрона Уиллиса, который был давно женат, растил двоих детей и все же работал столько же, сколько Гарри, если не больше, у него не было ни одного настоящего друга, ни одной близкой души. Его жизнь протекала в таком стремительном темпе, что у него не хватало времени на налаживание и закрепление подобных отношений. То же самое касалось и женщин. Он принадлежал к самой сердцевине Голливуда, где красивых женщин было больше чем достаточно. Он использовал их, а они использовали его – таковы были правила игры. Закрытый просмотр, затем обед, затем секс, а потом снова за дела – заседания, переговоры, телефонные звонки, – и, возможно, никакого личного общения на протяжении нескольких недель. Самая продолжительная любовная связь была у него с одной актрисой и продолжалась чуть больше полугода. Слишком уж он был занят, слишком сосредоточен на делах. И до сего дня такое положение вещей казалось ему нормальным.

Отвернувшись от стола, Гарри подошел к окну и посмотрел наружу. Когда он в прошлый раз выглянул в окно, город был залит светом клонящегося к горизонту солнца. Теперь же стемнело, и Рим сиял сплошной россыпью огней. Прямо внизу лежала Испанская лестница и за ней площадь Испании, кишащая народом – приходящим, уходящим и попросту слоняющимся; тут и там виднелись группы полицейских в форме, чье присутствие убеждало в том, что положение на площади находится под их полным контролем и никаких неприятностей здесь не случится.

А дальше различалась паутина узких извилистых улочек, над которыми поднимались покрытые оранжевой и кремовой черепицей крыши жилых домов, магазинов и маленьких гостиниц, возвышающихся над древними кварталами вблизи черной ленты Тибра. На его противоположном берегу громоздился ярко освещенный собор Святого Петра; в той части Рима Гарри побывал сегодня рано утром. А далее находился Ватикан, вотчина Якова Фарела. Резиденция Папы Римского. Средоточие власти, распространяющейся по всему миру и подчиняющей себе девятьсот пятьдесят миллионов католиков. Место, где прошли последние годы жизни Дэнни.

Откуда Гарри мог знать, как его брат прожил эти годы? Чем объяснить поведение полицейских – то ли они действительно пытались узнать что‑то новое, то ли попросту выполняли все формальности, которыми полагается окружать такое важное дело… Почему Дэнни покинул морскую пехоту и ушел в священники? Этого поступка брата Гарри никак не мог понять. Ничего удивительного – ведь с тех пор они практически не общались и у него попросту не было возможности расспросить Дэнни о причинах.