И вот наконец Боришкин голос:

— Поклянись, что не расскажешь никому. Поклянись, Цила!

«Господи, — думает Карой Иллеш, — и что только натворила эта глупышка?»

— Я ведь, Цила, совсем не шлялась нигде сегодня, а работала. Можешь, если хочешь, спросить у дяди Чухи или Кати в «Резеде». У меня деньги пропали, почти семьсот форинтов, которые я берегла на платье и на подарки для всех вас. Занять мне было не у кого. Поэтому я пошла работать в «Резеду» и на все деньги, что за день заработала, купила вам подарки…

Снова тишина, тяжелые вздохи.

— Сильвия выманила у меня деньги и истратила на себя, а я только вчера узнала, что, оказывается, у меня нет больше ни гроша. Ну как же я могла прийти на праздничный вечер, не купив никому ничего. Даже маме, которая из-за меня… Ну, словом, ты сама знаешь. А теперь все эти подарки — почтовый набор папе, и губная гармошка для Миши, и лиловый платок с корабликом для тебя, — все они лежат в тумбочке, никому не нужные…

Снова молчание.

— А маме я купила елочку. Очень красивую елочку. Мама говорила, ей никогда никто не дарит елочки, вот я и решила… Мне ведь еще никогда не приходилось работать, чтобы потом кому-то что-то купить, подарить… Я знаю, что я виновата, Цила. И то, что вы не оставили мне ничего на ужин, тоже правильно: ведь это из-за меня чуть не погибла мама. Только знай, что вчера, например, я даже и не обедала. Мы с Варьяшем были рассыльными в магазине и успели только накоротке кое-что перекусить. У меня ни времени на обед не было, да и денег тоже.

— Сильвия, — шепчет Цила, — Сильвия Ауэр!

Карой Иллеш слышит и по характеру звуков понимает, что происходит на кухне: Цила стелет сестренке постель, разогревает ужин, негромко гремя кастрюлями; затем кормит Боришку. Шепота сестер теперь уже не разобрать: дверь плотно прикрыта. Потом Цила по-матерински целует младшую сестренку, гасит свет, и в квартире снова воцаряется полная тишина. Цила проскальзывает в комнату. Отец находит в темноте ее руку и крепко, благодарно пожимает: «Молодец, Цила!» Цила всхлипывает, как ребенок, пальцы же ее отвечают безмолвно: «Спи, отец. Все в порядке». Но Карой Иллеш еще долго лежит без сна в темноте.

Утро только-только занимается за окном; оно угадывается лишь по тому, что с улицы доносятся совсем другие шумы, более веселые, чем ночные, означающие наступление нового дня. Падает снег.

Боришка привстает на своей постели, осматривается и вспоминает события минувшего дня… «Хорошо, что теперь хоть Цила знает правду!.. Надо бы переодеться, но как? Вся домашняя одежда в комнате; пока там спят, туда не войдешь. Ванная за ночь выстыла — это тоже непорядок: как же в холоде купаться, мужчинам бриться? Мама всегда по утрам протапливает котел».

Собственно говоря, она тоже могла бы успеть протопить ванную. Бори убирает постель, складывает кровать и задвигает ее в угол, потом растапливает водогрейную колонку. Лучинки потрескивают и распространяют в воздухе приятный смолистый аромат; ванная быстро нагревается. Пока проснутся остальные, нагреется и вода. От этой ее услуги никто, по крайней мере, не откажется.

Дрова уже разгорелись, и Боришка начинает купаться. Вода еще только чуть теплая, но все равно и так приятно! Затем она силится придумать, что бы еще сделать. Ведь, проснувшись, все захотят есть. Работать-то ей, вероятно, можно? Она кипятит молоко, варит кофе, режет калач, который находит завернутым в льняную салфетку в кладовке, незнакомый по форме и запаху, скорее всего, произведение тети Гагары. Ставит на стол только три прибора, так как не знает, разрешит ли отец ей сейчас сесть к столу со всеми вместе.

Снег так и валит.