– Означает ли это, что я повешу тебя, а ты оживешь?

    – Нет! Человеческое тело умрет и истлеет. Душа останется жива. В царстве божьем она получит новое тело.

    – Что это за царство?

    – Там правит бог. Там нет голода, болезней, войн и убийств. Там не покупают и не продают людей. Там равны все: те, кто был на земле правителем и последним рабом. Там высшая справедливость: если раб был благочестив в земной жизни, то он сядет ближе к Господу, чем порочный правитель.

    – Это вредная вера! – сказал Пилат. – Рим будет бороться с ней.

    – Рим проиграет эту войну.

    – Рим может проиграть сражение, но не войну! – усмехнулся Пилат. – Немало царей и народов убедились в этом.

    – В этой войне сражаются не мечом, а словом.

    – Словом не победить легионы!

    – Объятые страхом легионы не дорого стоят.

    – Кого им бояться?

    – В Риме боятся все. Провинившийся солдат едва не обмочился от страха, стоило тебе позвать его. А ведь знает, что жить ему осталось недолго! Ваши души объяты страхом. Легионер боится центуриона, центурион боится трибуна, трибун – легата. Легат дрожит перед консулом, а консул – перед императором. Всесильный император в свою очередь опасается убийц, ему мерещатся заговоры. Появление неправильной монеты расценивается, как покушение на власть императора, в дальнюю Иудею направлен сенатор с заданием ревностно расследовать этот пустяк. Сенатор понимает ничтожность поручения, но не решается возразить, поскольку боится за свою жизнь и жизнь сына. Какой смысл везти меня в Рим? Но сенатор повезет, поскольку опасается, что ему не поверят, а, не поверив, накажут. А ты, прокуратор? Кто может воспротивиться тебе в Иудее? Ты свободен поступать, как заблагорассудится, но ты бежишь от этой свободы, поскольку боишься. Первосвященники могут написать на тебя донос, и ты осуждаешь на казнь невинных, хотя не хочешь делать этого. И еще не одного осудишь… Что стоит величие Рима, если самый могущественный человек в империи дрожит от страха, как последний раб? Нищий, собирающий подаяние у городских ворот, счастливее императора, потому что жизнь его никому не нужна. Что значат легионы, золото, почести, когда ночью ты пробуждаешься от ужаса и, дрожа, высматриваешь, не крадутся ли к твоему ложу убийцы?!.

    Я страхом смотрел на прокуратора: тяжелые желваки катались под загорелой кожей его лица, а лоб, казалось, собрался в одну сплошную морщину. Я боялся, что Козму зарежут прямо здесь, не дав закончить. Но этого не произошло. Когда арестованный умолк, прокуратор сделал знак центуриону, и его увели…

    Суд над Акимом не затянулся. Отец произнес обвинение, прокуратор спросил подсудимого, что он может сказать в оправдание.

    – Я не собирался убивать мальчишку! – буркнул Аким.

    – Этот мальчишка – римский центурион! – возразил Пилат.

    – Должность не делает его старше… Он не защищался, а я не убиваю безоружных.

    – Ты хочешь сказать: если б центурион был в полном облачении и обнажил меч, ты убил бы его?

    – Непременно! Не люблю предателей.

    – Сенатор считает предателем тебя. Ты клялся защищать его и сына.

    – Сенатор запамятовал: я обещал защищать его на пути в Иудею. На земле провинции обещание утратило силу.

    Пилат посмотрел на отца. Тот, подумав, кивнул.