| Сейчас. – А он – слушает? – Она кивнула. – И у него это серьезно? – Она ничего не ответила, и мне пришлось подыграть ей: – Если это не слишком старомодно звучит.
 – Он чувствует себя виноватым… Перед женой.
 Я не очень то поверил в это, поскольку подозреваю, что чувство вины, как и порядочность, – слишком привлекательный и удобный предлог, чтобы не воспользоваться им к своей выгоде.
 – А если в один прекрасный день он решит, что ни в чем перед ней не виноват?
 – Ну, голову я пока не потеряла. Об этом речи нет.
 Мы долго молчали. Я допил оставшееся в моем бокале виски; Каро так и не притронулась к своему.
 – Он об этом должен был мне позвонить?
 – Мы с ним обсуждали такую возможность. Он прекрасно понимает, что ты должен чувствовать.
 – А ты?
 – Сначала – нет, не понимала.
 – Ты считаешь, у меня самого рыльце в пуху, не правда ли?
 – При чем тут это? Никто об этом и не думает.
 – В самом деле?
 – Папочка, я вовсе не страдаю из за того, что ты по прежнему привлекателен как мужчина. Я понимаю, ты никак не можешь быть Эндрю.
 – Что ты хочешь этим сказать?
 – Я знаю, ты с презрением относишься к миру, в котором он живет. Но как отец он гораздо лучше тебя. – Она помолчала. – Может, просто потому, что он всегда рядом. И умеет ладить с мамой.
 После довольно долгой паузы я сказал:
 – Ты, кажется, полагаешь, что я презираю всё и вся, Каро.
 – Ты надеешься, что каждый станет думать и чувствовать так же, как ты. – Она опять помолчала, потом добавила: – Да я ни в чем тебя не виню; ты скорее всего прав насчет Флит стрит, но… – Она снова покачала головой.
 Я не понял, винит она мою работу или мой характер; упрек был вовсе не нов, хотя никогда раньше стрела не падала так близко к цели. Единственное утешение, что за всем этим Каро, должно быть, скрывала какие то собственные сомнения.
 – Обещай мне по крайней мере, что ты, когда выйдешь замуж, заведешь себе не одного ребенка.
 Она испытующе заглянула мне в глаза:
 – Почему ты это сказал?
 – Потому что единственные дети всегда прежде всего поглощены собой. Но вдобавок им трудно себе представить, что кто то другой может реально в них нуждаться. И дело не просто в том, что для этих других у них времени не хватает.
 – Я имела в виду только твою работу. – Она грустно улыбнулась. – Во всяком случае, уже поздно менять тебя на кого то другого. – Она протянула мне свой бокал: – Не хочу.
 Я перелил его содержимое в свой. Каро поднялась и подошла к камину. Остановилась там, ко мне спиной.
 – Ты сердишься, что он сам тебе не сказал?
 – Я понимаю, это вовсе не легко. Только не надо было ему лезть из кожи вон, чтобы выставить себя трагическим неудачником. Кого он дурачит, хотел бы я знать.
 – А мне казалось, что ты то его сможешь понять. Ты сам всегда… – Она резко оборвала фразу.
 – Продолжай. Момент истины.
 – Ты сам не очень то рекламируешь собственные профессиональные успехи.
 – В основном потому, что насмотрелся на киношных деток, приученных к постоянному восхищению и не способных ни о чем судить критически.
 – Я только недавно осознала, как успешно ты меня запрограммировал. А на работе многие считают – мне повезло, что у меня такой отец.
 – Просто они на жизнь смотрят через газетные вырезки.
 Каро с минутку помолчала.
 – Когда Бернард ноет, у него это гораздо убедительней получается. На него вечно все нападают. А на тебя – никто никогда.
 – Деточка, это ведь только подтверждает мою правоту. Мужчины средних лет, может, и кажутся зрелыми, знающими и всякое такое.
 |