Далия Трускиновская. Деревянная грамотаГосударевы конюхи – 3
Другу Ратимиру посвящается
Часть первая
Масленица была уж не за горами! Стенька неторопливо шел по торгу, по некрутому горбу Красной площади, от родного Земского приказа к Василию Блаженному, но не прямо, а углами, норовя пройти все торговые ряды. Вот уж где он чувствовал себя как дома! Ему нравился лихой, разухабистый шум, сплавленный из выкриков и прибауток торгового люда, из громкой, но беззлобной ругани покупателей, из всяких стуков и скрипов, и этот шум был такой пестроты, что в ушах звенело. А лица! Из-под надвинутых на брови меховых шапок и шапочек, со сверкающими глазами, с пылающими щеками, с веселыми громогласными ртами! Вот где восторгу-то — идти сквозь такую толпу, ловя взгляды молодых баб, приветствуя знакомых мужиков, наслаждаясь этим суматошным миром, без вина пьянящим, и за такое блаженство еще и денежки получать!.. Земский ярыжка Аксентьев шел по торгу хозяином. Все видели его толстую дубинку. Огреет вора — долго вор помнить будет. Все слышали его звонкий голос. Особенно женкам и девкам сладко было оглянуться на статного молодца… Опытным ухом Стенька уловил шум драки и поспешил, распихивая толпу, прекращать безобразие. — А ну, наддай! А ну, еще! — подзуживали зрители, которых для такого случая всегда набиралось довольно. — Ого, дядя! Здоров! Ты к Масленице подкормись-то! На Москве-реке биться будешь! Стенька несильно двинул крикуна положенной по чину дубинкой, сшиб в сторону и занял его место. На пятачке меж рундуками два мужика как могли отчаянно тузили друг друга, но толстые тулупы сковывали движения, гасили удары, и драка, начатая вполне достойно, обратилась в тупую возню. Это радовало зрителей почище представления скоморохов, и даже торговцы, прикрывавшие товар руками, искренне веселились. — Стоять! — гаркнул Стенька, замахиваясь сразу на обоих дубинкой. — Р-р-разойдись, сволочи! Кто велел на торгу буянить? Сейчас вон в приказ сведу! — А сведи! — выкрикнул один из драчливых мужиков. — Только чтобы обоих! Пусть там разбираются — кто прав, кто виноват! Я батогов не боюсь! — И я не боюсь! — встрял второй. — Веди нас в приказ! Уж я-то на него, на сучьего сына, челобитную подам! — Это я на тебя подам! Государю в ноги брошусь! И они опять полезли друг на дружку, оба здоровенные, в заиндевевших бородах одной длины, в похожих шапках — как есть близнецы! — Тихо вы, тихо! Не то стрелецкий караул позову — он вам бока-то обломает! Пошли в приказ! С немалым трудом Стенька довел их — все порывались вступить в новый бой, ругаясь хотя и матерно, однако уныло. Стенька знавал мастеров-матерщинников, которые не просто загибали, а складно и ладно, не хуже скоморохов, считавшихся знатоками этого дела. А ругань пойманных им мужиков была так же тупа и несуразна, как их драка. В Земском приказе обоих поставили перед свободным на ту минуту подьячим Колесниковым. — Кто таковы, сказывайте! — велел он, выложив перед собой чистый лист. — Служилый человек Ивашка Шепоткин, — представился один. — Торговый человек из Суздали Никишка Ревякин. — Ну и какого же черта на торгу сцепились? Сказал он это так, что драчуны ощутили себя малыми детишками, что досаждают взрослым нелепой возней и визгом. — Мы по-честному, — буркнул Ивашка. — В бороду не вцеплялись, по срамному месту не били. Мы — на кулаках! — Ах, вы, стало быть, кулачные бойцы? — с издевкой спросил Колесников. |
