Шамриков шмыгнул носом:

— Ну так спытай…

На всеобщее удивление Шамриков уложился во все нормативы. А по некоторым — укладка парашюта, сборка-разборка «СВТ» — даже опередил некоторых мальчишек. На вопрос, где он так сноровисто парашютом научился владеть, шмыгнул и ответил:

— А я с сыном гулять любил у парашютной вышки.

А последним аргументом для командования бригады стали слова старшины:

— Вот, кабы, товарищ подполковник, твой сын был бы, так ты думаю вприпрыжку бы побежал за ним…

И Тарасов согласился. Хотя и скрепя сердце…

И вот сейчас старшина Шамриков лежал в снежном окопе — где-то внутри Демянского котла — и выслушивал стоны рядового Ефимова — единственного своего подчиненного из ездового взвода. Смех один. Ездовых на весь батальон — два человека. И без лошадей. Принеси-подай. А вот что ты — штатное расписание! Зато Артёмка рядом…

— Дядь Вов… Ну, ведь есть что пожрать у тебя, а?

— Нету. Вчера вечером с тобой последний сухарь дожрали.

— Куркуль, ты, дядь Вов… — Ефимов перевернулся на другой бок и подогнул ноги к животу. Так, почему-то, хотелось есть меньше.

— Снег жри, поди полегчает… — флегматично ответил старшина Шамриков. — Говорят, скоро продукты сбросят. Вот тогда и пожрешь, как следует.

— Злой, ты, дядя Вова… — вздохнул Ефимов, снова переворачиваясь на другой бок.

— Ага. Злой. И что?

— Да ничего… Так… Стой, кто идёт! — рядовой подскочил, как смог, выставив перед собой трёхлинейку.

— Не ори, а? Иди-ка погуляй… — Сержант Шамриков прохрустел снегом мимо рядового, откинув рукой штык винтовки Ефимова.

Тот оглянулся на старшину:

— Гуляй, Вася, гуляй…

— Я Сережа! — воскликнул Ефимов.

— Насрать. Гуляй, боец! — старшина Шамриков почесал нос. Когда Ефимов скрылся в зарослях, он спросил сына:

— Ну как ты?

— Бать, дай закурить?

— Ты же вроде бросил перед операцией, м?

— Снова начал. Дай закурить, не нуди, а? — младший Шамриков протянул дрожащую руку к отцу.

— Артёмка… Последняя… Сам смотри…

Старшина достал из вещмешка бумажный кулек:

— Ладошки подставь…

Артём сноровисто подставил ковшичком ладони. Старший Шамриков не спеша, аккуратненько, развернул сверток. Затем — так же аккуратно — оторвал кусочек газеты, сложил его пополам, насыпал в него табачные крошки и, лизнув края, свернул цигарочку. Потом не спеша понюхал ее, глубоко вдыхая…

— Бать… Не томи, а?

— Помолчи. Огонь давай, да?

Сержант Шамриков торопливо щелкнул немецкой зажигалкой, подаренной ему старшиной Шамриковым перед выходом бригады в котёл.

Дядя Вова глубоко затянулся… Раз… Другой… Потом протянул самокрутку сыну.

— Бля… Хорошо-то как… — дымом промолвил… Именно промолвил, не сказал, не крикнул, а промолвил, почти шёпотом тот. — Аж голова кругом…

— Жрать небось хочешь?

Артём, ошалело глядя в синее мартовское небо, только кивнул…

— На… — протянул старший Шамриков сыну сухарь. — Последний, Артёмка.

Тот, опьянённый долгожданным никотином, лениво стал его грызть:

— Вот оно счастье-то… Бать… — по рукам Артёма пробежали иголочки, голова зашумела, пальцы онемели.