Укрылись они его полушубком. На ноги бросили ее шинельку. Простынью стал чей-то изорванный маскхалат.

А демянские леса укутывала черным снегом ночь. И где-то ангелы взлетали на боевое задание…

— А я помню тебя… — шепнула она ему, когда они перестав ворочаться, улеглись лицами друг к другу. — Увидела и сразу-сразу влюбилась.

— Прямо так и сразу? — беззвучно засмеялся лейтенант Олешко.

— Прямо так и сразу. И бесповоротно. И навсегда, — она осторожно коснулась мягкими губами его колючего подбородка. — Колючий мой… Как хорошо, что ты колючий!

— Почему?! — удивился он, слегка отпрянув от ее лица.

— Не знаю… Нравится твоя щетина…

— Глупышка моя…

— Ага! Твоя! Поцелуй меня! Крепко-прекрепко! — она закрыла глаза и подставила ему губы.

Осторожно, словно касаясь хрустальной драгоценности, Кузнечик прижался к ней.

— Крепче! — выдохнула Наташа.

Вместо ответа он расстегнул дрожащей рукой верхний крючок гимнастерки.

Толком они не умели целоваться. Первый поцелуй он как первый выстрел. Всегда в молоко… Они вообще ничего не умели. Но любовь и война — быстрые учителя.

Руки их, словно ласточки, порхали друг по другу. Словно торопились натрогаться друг друга.

— Муж мой…

— Жена моя…

Она перебирала его волосы, он целовал ее кожу.

Звякнули пряжками ремни…

А потом они перестали говорить. Им было некогда. Они любили. Над лесом, в темной воде облаков пролетали, вместо бомбардировщиков, тихие ангелы… Никто их не видел, никто. Небо высоко, до него рукой не достать и глазом не увидеть. И утро ещё далеко.

— Поешь, мой хороший… — сказала она потом.

Он улыбнулся. Неловко приподнялся. Отломил от буханки кусок и молча протянул ей. Она откусила крохотный кусочек и на открытой ладони поднесла к его лицу.

Аккуратно, слизывая каждую крошку, он больше целовал ее ладонь, чем ел. Отталкивал только для того, чтобы она тоже поела. И не было в этом мире вкуснее этого промерзлого, старого куска хлеба.

— Хочешь ещё? — потянулся он за буханкой.

— Хочу. Не хлеба…

Он остановился в недоумении, вытащил из вещмешка тушёнку и фляжку с водкой.

Наташа засмеялась, как смеются счастливые женщины над смешными своими мужчинами. И потянула Митьку к себе. И вскрикнула неожиданно:

— Ой!

— Что? — испугался Кузнечик, и, резко разогнувшись, ударился головой о низкий потолок.

— Меня кто-то за волосы держит… — испуганно сказала она.

— Тише, тише, сейчас… — он нащупал в темноте ее косу. Провел рукой по ней.

Оказалось, коса просто примерзла к холодной стенке земляночки. Морозы по ночам ударяли все ещё не слабо, хотя радостные дни весны сорок второго уже сгоняли черный снег сорок первого.

А молодожены и не замечали этого. На то они и молодожены…

Он подышал на заледеневшие волосы Наташи. Потом, непослушными, давно опухшими пальцами, осторожно дернул и освободил ее.

— Смешная ты моя…

Вместо ответа она ткнулась ему в грудь.

— Повернись-ка ко мне спинкой, — поцеловал он ее в макушку. Она кивнула молча.

— Чтобы волосы не примерзали к земле, да?

— Да, моя хорошая, да… Какая нежная кожа у тебя?

— Где?

— Везде… Утро ещё далеко…

А где-то вставало солнце.