— Ну, товарищ подполковник… Я-то тут причем… — виновато извиняясь, шагнул назад адъютант. — Они сами…

— Ни черта не понимаю… — Тарасов встал с лежанки под разлапистой елью. Встал с трудом… Сон в промозглой жиже не способствовал нормальному отдыху. Даже и не встал… Выполз…

Перед ним стоял в изгвазданном — когда-то белом — полушубке бывший командир взвода, а сейчас уже и роты, лейтенант Дмитрий Олешко.

Кузнечиком его прозвали за невероятную схожесть… Тощий, длиннорукий, большеногий и большеглазый. По снегу идёт и ноги так высоко-высоко поднимает! Как кузнечик, право слово… И все время шмыгающий носом.

Кличка прижилась. Даже в штабе на совещаниях, порой, прорывалось…

Из-за плеча лейтенанта выглядывала девчонка.

Тарасов нагнулся. Взял горсть чернеющего снега. Протер им с силой лицо. Распрямился. Утерся рукавом кожанки. Только после этого разглядел, что за Кузнечиком осторожно прячется переводчица, техник-интендант третьего ранга Наташа Довгаль. Маленького ростика, с грязными, неровно обкусанными ногтями. Серенькая такая мышка с сияющими глазами. Влюбленными глазами. Влюбленными на войне…

— Что хотели? — сердито спросил Тарасов. — Языка, что ли достали?

— Не совсем… То есть совсем нет… Товарищ подполковник… — зачем-то снял извазюканную грязью ушанку Олешко.

— Полгода как подполковник! — рявкнул злой от хронического недосыпания Тарасов. — Что случилось?

Олешко совсем оробел:

— Да ничего не случилось…

— Твою ж мать… — Тарасова опять пошатнуло… — Зачем пришли тогда?

— Жениться хотим! — пискнула из-за спины лейтенанта переводчица.

— Что???? — Тарасов едва не упал. То ли от неожиданности, то ли от слабости… Но схватился за еловую лапу и устоял.

— Жениться хотим… — почти прошептал совсем стушевавшийся лейтенант.

— Любовь у нас, товарищ подполковник! — почти крикнула Довгаль.

— Да понял я… — Тарасов, наверное, в первый раз растерялся за весь поход. — Что кричать-то…

Но собрался быстро. И сразу заорал на влюбленных:

— Совсем обалдели? Шутки решили пошутить? Какая, к чертовой матери, женитьба? Вы где, придурки, находитесь? Это война, если вы ещё не поняли! ещё и беременная, небось? — заорал Тарасов на переводчицу. — Зов плоти, значит! Я вам покажу, зов плоти, епметь!

— Товарищ подполковник… Не надо матом… — Кузнечик неожиданно покраснел лицом и сделал шаг вперёд, закрывая Наташу собой…

А она вдруг заплакала.

И эти слезы вдруг…

Тарасов словно натолкнулся на какую-то невидимую никому, кроме него, стену. И имя это стене было… Надя… Он вдруг увидел, что эти совсем ещё юные — Господи! Ей восемнадцать, ему девятнадцать!!! — любят друг друга. Она только и умела, как переводить испуганную речь пленных, он только и умел командовать такими же мальчишками-головорезами. Сердце защемило…

А вслух комбриг сказал:

— Ничего не понимаю! Объясните, лейтенант Олешко!

Тот совершенно по-граждански пожал плечами:

— А что тут объяснять, товарищ подполковник. Мы с Наташей любим друг друга. И хотим пожениться.

— Давно?

— Очень. Уже два дня.

Тарасов прикусил губу. Два дня на войне — это вечность. Да ещё и в тылу врага…

— Свадьбу отложу, — ответил он, прищурившись.