Штабом десантники Фомичева называли единственный в деревне полукаменный дом — низ кирпичный в три слоя, верх деревянный в два бревна. Даже миномётчики немецкие не могли разбить его стены. И узкие окна первого этажа надёжно предохраняли от осколков. Богатей, видать, строил ещё до Октября.

Здесь же и жила давеча Тонька со своим «велетинаром»… Сучье вымя…

Коля Фомичев плотно закрыл дверь. В лицо пахнуло сладким теплом и запахом сушеной свеклы. Как дома. Мамка из морквы и свеклы «камфеты» делала, нарезала долечками и сушила на печке. Сладкиеее…

В подвале десантники нашли мешок свеклы. Сначала так по паре сожрали, потом обо… обделались красно-жидким в сортире. Пришлось делать паренки. Это когда свеклу или ту же морковку, или даже репу — нарезаешь мелкими кусочками, паришь в чугунке, а потом высушиваешь на печке — вкуснейшая вещь! Камфеты, да… Как ириски, которые сержант Фомичев пробовал только раз. В самом Кирове, на вокзале.

А в избе на этот запах не обращали внимания. Бойцы яростно спорили о чем-то.

— А я не женился! Она хотела! Мать хотела! И ее мать хотела! А я не женился! Понял?

— Ну и дурак!

— Дурак, дурак, да? А вот ты мне скажи, женился бы я, а утром в военкомат!

— Ну…

— Жопу гну! Я в деревне последний парень остался. Только малолетки. Да пацаны постарше домой стали вертаться. Вона мать писала — в феврале Митька вернулся. Сосед. Гармонист первостатейный был. А безрукий сейчас. По плечи вырвано все.

— Ну…

— Не нукай! Не запряг! Рук нет, а мужицкий корень на месте! Бабы-то терпеть не умеют. Женился бы я, распечатал бы… А она к Митьке-безрукому. Ладно-то или как?

— Не ладно. А с чего взял, что она к Митьке-то побежит? Он ж ее даже прижать не сможет.

— Бабы — они такие. Прижать не первое дело. Сила мужицкая в другом месте! — Высокий парень у окна нервно колотил по стене крепко сжатым кулаком. — Вот выберусь отсюда — первым делом в банно-прачечный отряд пойду.

— Корнем трясти? — хохотнул кто-то в темноте далекого угла.

— Дура ты! Дура! Я девку голой только на пруду из кустов выглядывал!

— Сам ты дура, Фофанов. Мог бы и не только поглядеть, а и полапать как следует! Женился бы и хорошо.

— Ну уж нет! Вернусь — первым делом под подол ей полезу. Проверять. Целая она или нет.

— А ну не целая — тогда как!

— Убью, — сказал Фофанов. Спокойно так сказал. — Ее убью, хахаля убью и председателя убью.

— А председателя-то за что? — удивился голос.

— А что не доглядел…

— Эх… Да разве тут доглядишь… — вздохнул кто-то ещё. — Как там в песне-то… «И у детской кровати тайком, сульфазин принимаешь…»

— Слышь, Колупаев, я ведь и тебя сейчас прирежу… — Фофанов стал медленно приподниматься.

— Стоять! — Фомичев рявкнул, перекрыв назревающую драку. — Обалдели, что ли? Немец вот-вот атакует, а они тут из-за баб несуществующих решили зубы друг другу посчитать!

— Извини, Фомичев! Тут чего-то Фофанова на воспоминания понесло.

— А ты, зубоскал, и готов поиздеваться, да?

Сержант Паша Колупаев встал из своего угла, тяжело вздохнув:

— Серег, извини, не со зла я!

Фофанов молча кивнул. Потом пожал протянутую руку Колупаева.

— Новости есть?

— Есть, Паш… Выйдем?

Фомичев и Колупаев вышли на воздух.