|
Я не удосужился спросить у Клови адрес, где будет съемка. ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ 41. ТЕЛЕФОНЫ В КАФЕ Взглянем мельком на Париж. Бело-синие прямоугольники названий улиц. Грили самообслуживания. Люди, несущие длинные батоны французского хлеба, известного как багет. И рядом продуктовые рынки под полосатыми навесами или зонтами. Величественная красота сделанного людьми, осознающая себя эталоном вечной живописи жизни. Длинные низкие баржи на Сене - ле бато. И по соседству рыболовы. Японские туристы в аккуратных деловых костюмах, обвешанные фотоаппаратами. И всюду - любовь. Любовь, разлитая в воздухе. Пары, гуляющие, держась за руки. Или обвив руки вокруг талии друг друга. То здесь, то там они останавливаются чтобы обменяться бесконечным поцелуем. Взглянем мельком на ориентиры. Эйфелева башня, Нотр-Дам, башня Монпарнаса, Сакре-Кер, Дворец Инвалидов, Пантеон, Люксембургские сады, завихрения машин вокруг площадей Этуаль и Конкорд. И дизельные грузовики, пыхтящие вдоль бульвара Сен-Мишель. У частных детективов есть пословица: прежде чем повернуться к изощренному, не забудь об очевидном. Поэтому я повернулся и снова спустился по затянутым ковром ступенькам к телефонным будкам, туалетам и назойливой консьержке. Когда я оказался в наблюдаемом ею пространстве, она нахмурилась. И я заметил, как ее рука, защищая, легла поверх стопки бесценных полотенец. Я мельком кивнул ей - делового человека не может беспокоить бессмысленность полотенец в телефонной будке. И тут я понял, что израсходовал свой единственный жетон на предыдущий звонок. У меня не было времени, как идиоту, возвращаться назад. Я выудил из кармана стофранковую купюру. - Силь ву пле, пять жетонов, а сдачу оставьте себе. Эти слова вызвали улыбку поджатых и бескровных губ. Мое необычное поведение подкреплялось хорошей французской валютой, поэтому теперь она, наверно, ничего против меня не имела. Зажав в кулаке жетоны, я бросился к телефонной будке, которую как раз занимала обширная блондинка средних лет с продуманным макияжем. Она устроилась там так, будто собиралась весь день провести в болтовне с матерью, живущей где-то в парковой зоне, то ли в Пасси, то ли в Сен- Жермен-ан-Лай. Я постучал жетоном по стеклу, надеясь запугать ее. Я забыл, что это Париж, родина Невозмутимых. Она бросила на меня взгляд, который яснее ясного говорил: "Убирайся к своей бутылке в сточную канаву, санкюлот". Потом она снова повернулась к телефону, очевидно решив говорить, пока не закроется кафе или не замерзнет пекло, в зависимости от того, что случится раньше. В отчаянии я обернулся к консьержке, наблюдавшей за происходящим с обычной иронической ухмылкой. - Мадам, - сказал я, - мне нужно сделать звонок по обстоятельствам чрезвычайной важности. Будьте добры, помогите мне. - Пока говорил, я положил ей на стол еще одну стофранковую купюру. - Мсье доктор? - спросила она с немедленно смягчившимся при виде денег выражением. - Exactement! <Точно! (фр.)> - воскликнул я. В конце концов частный детектив - это своего рода врач болезней социального организма. Или что-то в этом смысле, я готов спорить, если возникнет необходимость. - Идите за мной, мсье. - Она поднялась из-за стола, собрала в блюдце монеты и положила в карман своего темного бумазейного платья. Потом провела меня через дверь с надписью "Выхода нет" в длинный, тускло освещенный крохотными лампочками коридор к двери с надписью: "Входа нет". |
