В
душе презирал Глеба и Леню, никакие они не музыканты, Семена Григорьевича,
Нонну и Сашу - халтурщики, сшибают деньгу, держался особняком, не вступал
в разговоры, даже курил, стоя в стороне. Как только кончались занятия,
мгновенно исчезал.
Глеб его невзлюбил, держался с ним холодно.
- Не выношу еврейского интеллигентского высокомерия, - сказал он Саше.
- Оказывается, ты антисемит? Не думал.
- Я не антисемит, дорогуша, все мои друзья и в школе, и в училище были
евреи. И соседи по квартире тоже, прекрасные люди! И мои учителя многие -
евреи, таких учителей не найдешь! Но у каждого народа есть свои
недостатки, у еврейских интеллигентов - высокомерие. Каневский много о
себе понимает, считает себя гением.
- "Этот армянин", "этот хохол", "этот грузин" - противно слушать, -
Иванов украдет, скажешь: "Иванов вор". А Рабинович украдет, скажешь:
"Еврей вор".
- Неприятный тип.
- Тип - это ты! А он несчастный, гонимый человек.
Во время урока Глеб поглядывал в сторону Саши, чувствовал себя
виноватым после разговора о Каневском. Потом перестал об этом думать,
играл, покачивая в такт музыке головой, лицо было размягченным, глаза
отсутствующими, видимо, что-то вспомнилось. Занятия кончились, а он все
сидел за пианино, опустив руки на колени. Кивнул Саше: подойди!
- Ты заметил, дорогуша, что настроение создают самые незатейливые
мелодии, самые простенькие слова. Не надо никаких выкрутасов, но
желательно, чтобы было слово "помнишь". Тут, скажу тебе, дорогуша, никто
не может устоять.
- Например?
- Пожалуйста, даже с твоим именем: "Саша, ты _помнишь_ наши встречи в
приморском парке на берегу. - Он тихонько подыгрывал себе одной рукой, те,
кто не успел уйти, возвращались от двери, Глеб хорошо пел, Саша это знал,
еще по Калинину - Саша, ты _помнишь_ тихий вечер, весенний вечер, каштан в
цвету..." Это Изабелла Юрьева, а вот тебе Лещенко: "_Помнишь_, как на
Масленой в Москве в былые дни пекли блины, ты хозяйкой доброю была и блины
мне вкусные пекла". Ну и так далее.
Саша уже вел занятия самостоятельно, сам произносил вступительные речи,
не повторял Семена Григорьевича, цитировал не Сократа и Аристотеля, а
Пушкина:
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и жизнь, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
- Если бы Пушкин появился на наших занятиях, - заключал Саша, - то
убедился бы, что в России стройных ножек гораздо больше.
Все улыбались, и Саша начинал занятия.
- Здорово ты придумал с Пушкиным, - одобрил Глеб.
Каневский, обычно не вступавший в разговоры, усмехнулся:
- Современно и своевременно. Отмечали столетие со дня гибели Пушкина,
теперь его знают все советские люди. Я прочитал в газете выступление не то
доярки, не то свинарки, не помню: "Молодец, Татьяна: отшила Онегина. |