Изменить размер шрифта - +
- Пройдите туда!
   В  маленькой  каморке  Сашу  поджидал  обрюзгший  заспанный  толстяк  в
штатском.
   - Раздевайтесь!
   Саша снял пальто и шапку.
   - Ботинки снимите!
   Саша снял ботинки и остался в носках.
   - Выньте шнурки.
   Толстяк положил шнурки на стол и показал в угол.
   - Станьте!
   В углу стояла планка с делениями для измерения роста. Толстяк  надвинул
Саше на голову движок и громко, для того, кто сидел за стеной, произнес:
   - Сто шестьдесят семь!
   Потом пощупал Сашино пальто и шапку, ножиком вскрыл подкладку,  пошарил
там, положил на деревянную скамейку, кивнул на костюм.
   - Снимите!
   Саша снял пиджак.
   - Все снимите!
   Саша остался в трусах и майке.
   Толстяк прощупал брюки и пиджак, вскрыл  подкладку,  распорол  отвороты
брюк, вытащил ремень, положил рядом со шнурками, а пиджак и  брюки  бросил
на скамейку.
   - Откройте рот!
   Приблизив к  Саше  заспанное  лицо,  он  осмотрел  рот,  оттянул  губы,
посмотрел не спрятано ли что за губами или между зубов.  Потом  кивнул  на
майку и трусы.
   - Снимите!
   Толстяк искал татуировку, шрамы, следы ожогов или ран, но не нашел.
   - Повернитесь!
   Саша почувствовал на ягодицах холодное прикосновение пальцев...
   - Одевайтесь!
   Потом, поддерживая рукой брюки без ремня и хлопая спадающими ботинками,
Саша в сопровождении  конвоира  шел  короткими  коридорами,  поднимался  и
опускался по лестницам, обитым металлической сеткой, конвоир стучал ключом
по металлическим перилам, скрежетали замки, кругом были мертвые  камеры  и
мертвые металлические двери.
   В одном коридоре они  остановились.  Ожидавший  их  надзиратель  открыл
камеру. Саша вошел. Дверь захлопнулась.



14

   Как  того  требовал  Сталин,  четвертую  домну  задули  раньше   срока,
тридцатого ноября, в семь часов вечера, при тридцатипятиградусном  морозе.
Марк Александрович мог уехать, только  будучи  уверенным,  что  с  ней  не
повторится катастрофа, происшедшая с первой домной, тоже задутой в  мороз.
Поэтому он отстал от областной делегации  и  выехал  в  Москву  двадцатого
января.
   Служебный вагон уже прицепили к паровозу, снегоочиститель ушел  вперед.
Ветер свистел, наметая сугробы, раскачивая редкие тусклые фонари - станция
и город на ограниченном лимите электроэнергии, она нужна на  заводе,  там,
где плавят металл.
   В маленьком домике  вокзала  у  голландской  печи  собрались  работники
заводоуправления,  приехавшие  с  делами,  которые  готовятся  задолго  до
отъезда начальства в Москву, но заканчиваются в последнюю минуту. Вслед за
Марком Александровичем они вошли в вагон в  мокрых  валенках,  в  галошах,
шапки и воротники в  снегу,  к  неудовольствию  проводника,  отряхиваются,
топчут, курят, а он здесь все надраил до блеска, как  всегда,  когда  ехал
_сам_, протопил как следует.
   Марк Александрович снял шубу, шапку, и все равно было  жарко,  особенно
ногам в фетровых валенках.
Быстрый переход