Так и не придя к соглашению, друзья немно­го выпили, чтобы снять напряжение. Так, чуть-чуть, граммов по двести на брата. Выпить Гора­нин мог много, потому, глянув на недопитую бу­тылку, потянулся за рюмкой Завьялова.

- Не, не могу, — покачал головой тот и накрыл рюмку ладонью. - Меня Маша ждет.

- А оно помешает? - подмигнул Горанин.

- Чему? - пьяно улыбаясь, спросил капитан. Он был не так крепок на выпивку. А уж если сме­шивал водку с пивом, то пьянел моментально.

- Процессу. Процессу любви.

- Гора, почему ты не женишься? — лениво спросил Завьялов. - Узаконил бы процесс. А то слухи по городу ходят. Очень неприятные слухи.

- Э, нет! - погрозил пальцем Горанин. - Нет, Зява, не выйдет! Не хочешь мучиться в одиноч­ку? Женитьба - первая древнейшая пытка, при­думанная людьми.

- Почему мучиться? Я ее люблю.

- Машку? Машку любишь? Да что в ней осо­бенного? Эх, Зява! Если бы ты знал, какие у меня бабы были!

- Слушай, поздно уже. - Завьялов потер ла­донями лицо. - Глаза слипаются. Давай о бабах как-нибудь* в другой раз? А?

- А о деле? - Вполне трезвым голосом спро­сил Горанин. - Что с делом?

- Чутье мне подсказывает, парень никого не убивал. Ну перепил, отключился, а утром про­снулся рядом с трупом. Но не он это. Я чувствую.

- На х... твое чутье. Косвенных навалом.

- А прямых нет.

- Вот я и хочу, чтобы ты мне их нашел. Или со­брал столько косвенных, что хватило бы с лихвой на обвинительное заключение. Но лучше прямые.

- А если их нет?

- Надо, чтоб были, - с нажимом сказал Гер­ман.

- Слушай, Гора, я чего-то не понимаю. Мы о людях или о ком?

- Люди, люди... Они о тебе много думают? Вообще не думают. Если я его не посажу, дума­ешь, спасибо скажет? Он скажет: справедливость, мол, восторжествовала. Не Горанин благодетель, а Господь Бог. Понятно? А что Горанин по шапке получит за очередной висяк, так это его, Горанина, проблемы. А теперь прикинь: если каждый из подследственных оставит мои проблемы при мне, что будет? Долго я продержусь в прокуратуре? А?

- Не понимаю.

- Ладно, черт с ними со всеми. Ночь на дворе. В понедельник договорим. У меня в кабинете.

- Значит, ты хочешь надавить.

- Да ничего я не хочу, упрямая твоя башка! Я добра тебе хочу, понимаешь? У меня не так мно­го друзей, чтобы ими разбрасываться. Мне с то­бой работать легко, ты, Зява, голова. У тебя ума больше, чем у всех нас вместе взятых. И чутье твое... Да верю я! Верю! Только меня сроки под­жимают, пойми. Второй месяц заканчивается. Срок предварительного следствия на исходе. Тебе про­спаться надо, а в понедельник утром мы на трез­вую голову все обсудим. Пойдем, я тебя провожу. Там канава. Сосед слева все чего-то роет. Туннель в Америку, не иначе, мать его! К Бушу хочет в го­сти ездить. На уик-энд. А что? Денег - куры не клюют! Зато мы все ходим, спотыкаемся. Но по­пробуй скажи, он - директор городского рынка!

- А ты следователь прокуратуры!

- Имеешь в виду, что я могу его посадить? И по этой причине он меня хоть капельку, да боит­ся? - И Горанин расхохотался.

Капитан Завьялов знал, что противостояние закончится так же, как всегда: он уступит. И тай­ные мысли оставит при себе. Дело отправится в суд, парень - за решетку на длительный срок. Да­вить друг Герман умел. Еще со школы к нему при­липло это прозвище: Гора. Во-первых, Герман был выше ростом и сильнее всех. Во-вторых, всего в нем было чересчур. И силы, и бахвальства, и уве­ренности в себе. Противостоять Горе было невоз­можно.   

Самого Завьялова в детстве звали Зявой. Он был почти на голову ниже друга, худой интелли­гентный мальчик с некрасивым умным лицом. Хорошо учился, вечерами много читал вместо того, чтобы бегать на свидания с девочками, а по выходным водить их на дискотеки.