Поначалу Риган не хотел. Но смысла сопротивляться не было, и он понял это довольно быстро — когда богиня предложила ему на выбор себя или ритуал с конём.

Дану всегда умела добиваться своего, и при мысли о том, что теперь служить ей будет другой, губы Ригана окрасила злая улыбка.

Он ступил в пещеру и поднял факел высоко над головой. Постоял несколько секунд, привыкая к темноте, и двинулся вперёд. Воздух в лабиринте туннелей был влажным и пах гатью, а по стенам вились ветвистые, похожие на бороды фоморов, пучки подземного мха.

Эту часть пещеры Риган знал довольно хорошо. Он ходил здесь несколько раз в год, доставляя на остров шёлк, самоцветы, специи и кое–что ещё. Всё это можно было легко выменять у дикарей, живущих «в других мирах».

Риган поморщился, в очередной раз за три ритуала «открытия дверей» вспомнив о том, как нелепо попался на крючок богини.

Дану могла казаться глупой, даже недалёкой, но тот, кто знал её так же хорошо, как он, этой иллюзии не доверял никогда.

Все ритуалы и знаки, которые видели и трактовали друиды, она понимала не менее хорошо, чем он. И так же хорошо умела использовать для себя.

Она знала легенды — пусть не все, которые знал Риган, но уж песни филидов были понятны ей в той мере, чтобы оставаться богиней в глазах людей. А за волей её часто скрывалось то, что простому человеку не сразу удавалось угадать — а угадав, никогда нельзя было быть уверенным, что ты понял всё именно так, как она хотела сказать.

Так и сейчас, попавшись на крючок, Риган невольно думал о том, есть ли другой смысл в её желании отыскать Кейли. Девчонка, в сущности, не была нужна никому. Ещё один отпрыск — пусть и довольно знатной семьи, дочь старшего туата — но всего лишь одна из троих детей.

Чем больше Риган думал, тем сильнее становилась его уверенность в том, что Дану попросту возжелала избавиться от него. Но Риган не собирался сдаваться так легко.

Дану… Риган, медленно бредущий меж рядов сталагмитов, подавил ещё один вздох.

В какой–то момент его ненависть к тому, что происходило между ними, стала сходить на нет.

Дану по–прежнему не была ему интересна, но он отыскал в своём положении немало преимуществ: долгие годы Риган был единственным, кто имел настоящую власть над ней, и такая власть стоила, пожалуй, небольшого дискомфорта в постели.

Риган не знал, в самом ли деле Дану так хочет иметь дочь, или причина её приказа в чём–то другом. Она могла попросту охладеть. А могла пожелать кого–то ещё.

В последнем случае Риган даже знал кого, но мог лишь скрипеть зубами, вспоминая ту ночь, когда сам в первый раз попался в ловушку её желаний.

«Ястребы летят далеко… — говорила она тогда, глядя за окно и простирая перед собой тонкую руку, унизанную браслетами, — я вижу это в облаках. Я вижу, как с отливом они покидают туат, и последнего из них принимает туман. Женщина из рода фоморов должна умереть».

Риган скрипнул зубами, вспомнив ту ночь. Это был приказ. Риган ничуть не сомневался, что это действительно был приказ — однако стоило жертве свершиться, как он же оказался виноват.

Тогда Риган так и не понял, зачем гибель Ястребов могла ей понадобиться. Не понял он этого и тогда, когда, вопреки собственному пророчеству, Дану потребовала пощадить последнего из Ястребов, хотя тогда уже Ригану пришло в голову, что богиня собирается забрать его себе.

Что ж, она, похоже, получила своё. Сейчас Ригану не оставалось ничего, кроме как выполнить приказ. Но при мысли о мальчишке, который, по–видимому, был избран священными древами, чтобы испортить ему жизнь, на губах Ригана заиграла холодная улыбка. Он подошёл к скобе в стене и, сняв с неё факел, поджег от своего.