И одновременно, вслух:

— Ну что вы, сиятельная шиера! Вы мне льстите…

Балуста сжала губы, признавая: «Да, ради Шу делай что угодно. Но если ты ей навредишь!..»

Вид выгнувшегося трупа с ножом под сердцем и искаженным мукой лицом напомнили Дайму, на что способна мислет-ире ради любимой госпожи.

«Не навредить — защитить. Я люблю ее» — ответил Дайм и покинул разум Баль.

— Вы позволите мне войти?

— О, простите! — Принимая обещание, кивнула мислет-ире и отступила в сторону. — Это все от неожиданности. Проходите же!

— Благодарю. — Маркиз слегка поклонился Балусте, вручил веточку жасмина и, наконец, зашел в комнату. — Добрый вечер, Ваше Высочество!

— Маркиз, рада видеть вас.

Встретившая его почти у дверей принцесса улыбалась, как будто ничего не случилось. Как будто магистр Рональд заходил лишь для того, чтобы перекинуться парой слов о погоде и отдать трактат по магии. Шу вместе с Балустой щебетали, словно истинные придворные дамы: какие милые цветы, какая милая погода, какой милый маркиз…

Если бы Дайм не знал, что сумрачная прячет под беззаботным лепетом, счел бы блаженной идиоткой. Но девочка кроме маски держала неплохой барьер — в отличие от беззащитной перед сканированием мислет-ире. Дайм подступался и так и этак, но влезть в ее сознание так, чтобы она не догадалась, не выходило. Единственное, что он видел, это страх и готовность драться до последнего. Неважно с кем, темным или светлым. Сейчас Шу не доверяла никому.

«Что это порождение Ургаша ей наговорил? Проклятье. Надо же так напугать ребенка…»

Маркиз лукавил: Шу при всем желании не сошла бы за ребенка. Слишком взрослые глаза. Глаза, видевшие смерть совсем близко.

Через несколько минут Дайм понял, что бессмысленная полуистерическая болтовня может продолжаться бесконечно. Сама Шу ни за что не скажет, что случилось, Балуста тоже ничем не поможет: слава светлой, хоть согласилась не мешать. Маленькая гордячка Шуалейда… на ее месте Дайм бы тоже молчал до последнего. Как же с ней просто! Не надо мудрить и выдумывать. Всего лишь представить, как поступил бы сам.

— Ваше Высочество, — Дайм не особо вежливо прервал рассуждение принцессы о скаковых лошадях. — Вы ведь знаете, что в дни весеннего праздника цветет не только каштан?

Шу замолчала и удивленно посмотрела на него.

— Извольте, я покажу Вашему Высочеству, где цветет фейская груша. Вам не доводилось ее видеть?

— Нет…

— Пойдемте. Как раз смеркается — мы успеем до темноты к берегу. Цветы открываются только при лунном свете, а сегодня почти полнолуние.

Шу улыбалась в ответ, но Дайм чувствовал ее страх и недоверие. Чувствовал, как ускользает и рвется связавшая их на балу нить. Еще чуть — и все… он потеряет ту единственную вероятность, манящую теплом и счастьем. Пусть она слишком тонка и хрупка, пусть для того чтобы осуществить ее, придется поменять добрую половину планов. Пусть риск вместо цели получить плаху возрастет многократно. Но если сейчас позволить судьбе повернуть в сторону — то останется ли смысл в грандиозных замыслах и тонких интригах?

Послав в Ургаш собственный страх, во всю глотку орущий: «Нет! ни за что! никакой откровенности — кругом враги и предатели!» — Дайм взял в ладони руку Шу и снял первый слой ментальной защиты.

— Дайм? Что ты… — осеклась она и замерла.

Сиреневые глаза удивленно распахнулись, потоки энергии забурлили, потянулись к нему — как любопытные зверьки: обнюхать, потрогать лапкой.

— Пойдем. Не здесь, — он показал глазами на дверь.