|
А здесь вы можете в кого-то заглянуть и убедиться, как быстро и каким тонким он стал, его просто больше не видно. Осмотр закончен, и можно катиться, но катиться дальше некуда. Кровь ударяет в голову, как в сообщающийся сосуд, связанный с нашим красивым ландшафтом. Смотрите, этот ландшафт живёт, а ведь больше пятидесяти лет казалось, что преставился или приставлялся мёртвым! Теперь он открывает глаза и принимает пожертвования в виде индивидуумов, которые стали жертвами уличного движения. Это Гудрун высосала из пальцев травы. В сырой трезвости она надувается, воротная вена, ворота в другое измерение. Что хочет нам сказать это существо, несущее свой крест мысли от имени ясителей этой страны, которые велят нам подписать петицию? Оно говорит, что в идеальном государстве всё должно быть поуютнее, чем в нашем. Ура! Да здравствует! Да не кричите вы так! А то ещё подумают, что вы, а не их главный шеф были пригвождены к кресту. Быстро, собираем пожитки и валим с пикника, пока нас не растоптали жареными куриными ногами и не забросали мозговой корой! Наш уют я представляю себе несколько иначе, всё-таки австрийцам он достался тяжело, вначале им никто не доверял, когда им было доверено их государство. Двуглавому орлу, который, разрывая свои цепи, получил растяжение связок, были за это, в утешение, навиты красивые компрессы вокруг костреца, чтобы люди видели, когда укусят или только соберутся укусить, какое жёсткое мясо (не удивительно, ведь эта птица забита полстолетия назад!), нет уж, увольте, наше дорогое имя, которое с тех пор имеет хороший музыкальный отзвук в мире, звучит: Австрия, поскольку граждане, как было уже сказано, австрийцы. Тра-та-та. Платону следовало бы уже тогда распорядиться провести в пещеру свет, да, а то теперь нас узнают по тени на стене, братцы, и ещё бы хорошо центральное отопление, раз уж центральный комитет отпал. Наш вход легко обозревать при помощи видеокамер. На экранах можно рассмотреть, что там снаружи делается, и нечего для этого соваться за дверь. Зачем разбрасываться тенью, если герой, пожалуйста вам, подан прямо в просмотровый зал. Действительность является в готовом виде, хорошо пропечённая, прямо из кинескопа, в хрустящей корочке. С картошкой фри и майонезом. Или — щелчок! — кетчуп. Разве мы в чём-то виноваты? Всё зависит от интерпретации этой картинки (стеллажи до потолка с мозгами маленьких детей!), ведь она противоречива. Либо то были мы, и тогда нас каждый день будут таскать на гумно и молотить. Либо то не мы, тоща давайте забудем всё, чего никогда не было! Тогда запитаемся парой тысяч киловатт-часов от сети продовольственных магазинов и протянем ветку даже в дом, но только, чур, не отсоединяться, а то будет настоящая свобода. Так мы, значит, снова продались в июне или когда там в европейском пространстве потребления, где наша старая, гнилая дата срока годности, на которой с этой минуты больше ничего нельзя стирать, коли всплыло наше свиное мясо вместе с его копьемечущими штаммами сальмонеллы и тут же было сплавлено в другие страны, снова может опередить время, — ну, хоть локти кусайте от злости, а мы чистые! Это пространство всё облеплено предостережениями из нашего прошлого, и там тебе влепят. Глянуть на полки и что-нибудь робко отведать можно только по карточкам (не забыть про заявку, минимум десять квадратных метров на человека, и вид на жительство!), а оно ещё и кусается и лает на каждую тень, в которой можем оказаться и мы, пленники прессы с дальнего Восточного побережья, куда и редкая птица не долетит до середины. Кто эти пройдохи, которые здесь только проездом, а то и совсем прошли, кто знает?
Нашлось немного жизни в руинах домика, и она с присвистом дышит. Ещё ничего не видно, но люди спокойно привстают со своих спортивных скорлупоксидений, где они сидят на корточках, неудачно заброшенные в свои так неудачно выбранные костюмы. Они подтягивают носки. Они обвивают руками колени. Плети бурьяна рвутся со смачным чавканьем, и дверь раскрывается. Люди, сбежавшие от нашей памяти и праздников, которыми мы отмечали каждый из прошедших пятидесяти лет, сюда, где их не достают наши газеты и журналы, эти пропавшие без вести уже не могут оставаться в своём плену. |
