Губастый пытался поначалу объяснять мне, что тут и как, но вскоре его книжно-газетных знаний оказалось недостаточно, и он подавленно замолчал.

Когда стало темнеть, мы решили найти какой-нибудь подвал на окраине города, чтобы переночевать. Про московские окраины Губастый знал только, что там стоят какие-то «спальные районы». Вот эти самые районы мы и искали.

На улицах зажглись фонари. Ноги у нас гудели и буквально отваливались. Поэтому, когда поблизости обнаружилась остановка, а возле нее автобус, старый, оранжевый, такие и у нас в Арамиле ходили, мы не раздумывая шмыгнули внутрь, поднырнули под турникет и затаились на задней площадке.

Автобус ехал час, а то и больше. Билеты с нас никто не спрашивал, да и вообще никому не было до нас дела.

— Тут, наверное, все сами по себе живут, — предположил Губастый.

Я с ним согласился.

Выбравшись из автобуса на темной окраине, мы огляделись. Справа — бетонный забор, слева — деревья, за ними — многоэтажки, приветливо и уютно светящиеся множеством огней. Особо выбирать было не из чего, и мы пошли на эти огни через те самые деревья, через кусты и гаражи. Там, у гаражей, и нарвались.

Дорогу нам заступило человек десять пацанов, в основном наша с Губастым ровня, но двое-трое были явно постарше. Мы слишком поздно заметили их, а когда заметили, оказалось, что дела плохи — москвичи обступили нас со всех сторон.

— Откуда? — ехидно поинтересовался мордастый парнишка в короткой куртке и ярком красно-белом шарфике на шее. Мне этот девчачий шарфик показался смешным — у нас такой ни один пацан ни за что бы не надел, и я ответил смело и с улыбкой:

— Мы-то? С Урала, а че?

Вокруг заржали. Они смеялись натужно, гыгыкая, словно хотели показать, что я сморозил несусветную глупость. Губастый стоял рядом со мной и шумно сопел. Ему было страшно. Постепенно, сквозь отупляющую усталость, до меня тоже дошло — а ведь будут бить. Уж слишком громко хохочут.

— За кого болеете, уралмоты? — снова спросил мордастый.

Я пожал плечами — ни за кого, мол.

Тогда он начал объяснять, что мы — чмошники и чушки, что мы зря приехали в «их Москву», которая не помойка для таких уродов. Мы молчали — а что тут скажешь? Я вначале потихоньку оглядывался, думал — получится сорваться, а потом, когда они обступили нас, только следил за руками, чтобы не пропустить первый удар.

Его пропустил не я — Губастый. Один из москвичей неожиданно врезал ему ногой в живот. Я дернулся в сторону, тут и на меня навалились со всех сторон. Били они умело, больно и сильно.

Когда тебя бьют шоблой, главное — чтобы ничего не отбили в животе. Поэтому нужно стараться закрывать его прижатыми локтями. Морду по возможности тоже подставлять не стоит, а поскольку руки заняты, надо согнуться и прижать подбородок к груди. И не падать. Как можно дольше не падать. Упадешь — все, будут пинать и топтать. И если не надоест, забьют до смерти.

Губастый упал сразу. Его месили четверо. С уханьем, с матерками, с радостными вскриками. Я, зажимаясь, мотался между деревьями и пытался прятаться за шершавыми стволами. Удары сыпались на меня со всех сторон. Во рту стоял противный привкус крови. Голова казалась гулкой и пустой, как кастрюля, а отбитых рук я просто уже не чувствовал.

— Вали его! — заорал кто-то.

Наверное, я разозлил их тем, что слишком долго сопротивлялся. Сразу несколько человек вцепились в меня, куртка затрещала, и тут страшной силы удар швырнул мое и без того битое-перебитое тело на землю.

«Хана, — подумал я тогда. — Сейчас убьют…»

И вдруг все разом замолчали.