— Я служил в 80-й дивизии в Италии, — объяснил отец Ната.

— Надеюсь, вы водили свой шерман лучше, чем водите машину, — сказал полковник и пожал руку Майклу Картрайту. Майкл не объяснил, что за рулём была его жена. Тремлетт посмотрел на Ната.

— Картрайт, не так ли?

— Да, сэр, — ответил Нат, удивлённый, что полковник знает его фамилию.

— Ваш сын, кажется, будет первым в своём классе, когда на будущей неделе окончит училище, — сказал Тремлетт отцу Ната и, помолчав, добавил, ничего не объясняя: — Возможно, у меня будет для него назначение. Явитесь ко мне завтра в восемь часов утра. — Полковник улыбнулся матери Ната и снова пожал руку его отцу, а затем снова обратился к Нату: — И если, когда я сегодня вечером буду выезжать со стоянки, я увижу эту вмятину, Картрайт, можете забыть о следующем отпуске.

Нат снова отдал честь, а полковник подмигнул его матери.

Нат провёл полдня, ползая на коленях перед машиной полковника с молотком в руке и банкой зелёной краски.

На следующее утро он явился к полковнику без четверти восемь и, к собственному удивлению, был немедленно допущен к командиру. Тремлетт указал ему на стул по другую сторону письменного стола.

— Итак, вы хорошо себя показали, Нат, — сказал полковник. — Ну, что вы хотели бы делать теперь?

Нат посмотрел на полковника Тремлетта, у которого на груди было пять полосок орденских планок. Он воевал в Италии и в Корее, а сейчас только что вернулся из Вьетнама. Его называли терьером, потому что он так близко подбирался к врагам, что мог кусать их за лодыжки. Нат немедленно ответил:

— Я ожидаю, что меня направят во Вьетнам, сэр.

— Вам нет необходимости служить в азиатском секторе, — сказал командир. — Вы доказали свой патриотизм, и есть несколько других назначений, которые я могу вам порекомендовать, — от Берлина до Вашингтона — чтобы, когда вы закончите свои два года службы, вы могли вернуться в университет.

— Так ведь цель призыва в армию — именно отправка во Вьетнам, не так ли?

— Но ведь очень редко посылают во Вьетнам подготовленного офицера, особенно вашего калибра, — сказал полковник. — Что, если я попрошу вас закончить свою службу у меня в штабе, и вы мне поможете здесь, в академии, набирать новобранцев?

— Чтобы они поехали во Вьетнам и дали себя убить? — Нат уставился на полковника. Он сразу же пожалел, что зашёл слишком далеко.

— Знаете, кто в последний раз сидел здесь и говорил мне, что хочет поехать во Вьетнам?

— Нет, сэр.

— Мой сын Даниэль, — ответил Тремлетт, взглянув на фотографию у себя на столе, которую Нат не мог видеть. — Его убили через одиннадцать дней.

«ПРЕПОДАВАТЕЛЬНИЦА СОБЛАЗНЯЕТ СЫНА СЕНАТОРА», — кричал заголовок на первой странице газеты «Нью-Хейвен Реджистер».

— Это просто оскорбление, — сказал Джимми.

— Что ты имеешь в виду?

— Это я её соблазнил.

Отсмеявшись, Флетчер продолжал читать дальше:

«Комиссия Йельского университета по вопросам морали расторгла контракт с Джоанной Палмер, читающей курс европейской истории, после того как она призналась, что у неё был роман со студентом первого курса Джеймсом Гейтсом. Мистер Гейтс — сын сенатора Гарри Гейтса. Вчера, у себя в доме в восточном Хартфорде…»

Флетчер оторвал глаза от газеты.

— Ну, и как твой отец это воспринял?

— Он говорит, что победит на выборах подавляющим большинством голосов, — ответил Джимми.