|
Жужанна унесла малыша в следующий вагон. Естественно, я бросился следом, но с дверью повторился утренний трюк: она не желала открываться. На этот раз я не стал неистово дергать ручку, тем более что вскоре дверь открылась сама. Вместе с Жужанной и Яном в коридор вошла добродушная пожилая женщина. Она улыбалась малышу и, чувствовалось, была не прочь с ним поиграть. Ян боязливо жался к плечу Жужанны и в то же время с любопытством поглядывал на женщину. Они направились в просторное купе, служившее нам гостиной. Разумеется, я пошел вместе с ними и сразу же погрузился в приятное бездумное состояние, в какое я почти всегда погружался, находясь рядом с Жужанной. Я полностью забыл о необходимости совершить побег и вообще обо всем на свете, кроме желания сидеть подле нее. Жужанна мгновенно вошла в роль приветливой хозяйки. Наша беседа шла на немецком – родном языке фрау Бухнер (так звали нашу гостью). Она ехала в Братиславу[15], на похороны кого-то из родственников, и очень скучала по оставшимся дома внукам. Немка оказалась простой и милой женщиной, круглолицей, рыхлой, с покатыми плечами и начинающей горбиться спиной. Коса седых волос, обвитая вокруг головы, была убрана под кружевной платок. Эта женщина чем-то напомнила мне маму, возможно, своей добросердечностью, а может – ясными голубыми глазами или сладковатым запахом пудры. Но фрау Бухнер была старше мамы. Черная одежда лишь подчеркивала бледность ее лица. Единственным цветным пятном в ее траурном наряде было большое золотое распятие, покоившееся на ее пышной груди. Фрау Бухнер говорила приятным, немного дрожащим от старости голосом. Глядя на Яна, она расплывалась в улыбке и все повторяла, что никогда еще не видела столь очаровательного малыша. – Который очень тоскует по своей бабушке, – подхватила Жужанна, светясь материнской гордостью. Она сидела рядом с немкой, а я – напротив. Окно еще не успели зашторить, и я время от времени бросал взгляд на видневшуюся вдали темную ленту Дуная, окаймленную россыпью огоньков. – И как же зовут это чудо? – спросила наша гостья. – Ян, – все так же гордо ответила Жужанна, будто она сама выбирала ему имя. – Ян, – повторила немка. – Хорошее имя. А в наших краях тебя, малыш, звали бы Иоганном. – Ома[16], – проворковал Ян, протягивая к ней ручонку. В ответ фрау Бухнер улыбнулась и тоже протянула руки, однако Ян сразу же отпрянул и крепче вцепился в Жужанну. Думая, что малыш стесняется, добрая немка чуть-чуть пододвинулась к нему, но стоило ей приблизиться, как у Яна началась откровенная истерика, он не позволил фрау Бухнер дотронуться даже до своего золотистого локона. Все это время малыш глядел на старуху широко раскрытыми холодными глазами – глазами кобры, подчиняющейся воле заклинателя. – Ома, – снова произнес своим нежным голоском Ян. Я невольно улыбнулся. Фрау Бухнер вопросительно посмотрела на меня. – По-голландски это значит "бабушка", – объяснил я. – Вы напоминаете малышу его бабушку. Мои слова фрау Бухнер восприняла как комплимент и вся засияла. – Ах ты, мой маленький голландец! Да, дорогой, я – ома, и у меня тоже есть внучата. Немка опять протянула к нему руки и, конечно же, безуспешно. Воспользовавшись моментом, я шепнул Жужанне: – Как такое возможно? Два дня назад он был при смерти. Сейчас, описывая эту сцену, я понимаю: в глубине души я прекрасно знал ответ на свой вопрос. |
