Но никакие в мире препятствия не в состоянии уничтожить данного добровольно слова, святого, как присяга. Будь покоен, ожидай, дам знать".
Внизу прибавлено было, как видно, уже после и наскоро:
"Хотя М. К., по-видимому, нам благоприятствует и знает обо всем, хотя от него зависит многое, однако надо быть осторожным. Увы! Кому теперь верить на свете?"
Лузинский прочел записку и нахмурился, а по отъезде Люиса, выбрался пешком в город; барон также отправился к родным.
В то же время обычные посетители Божьей Вольки, временно разъехавшиеся, начали собираться.
На этот раз Богунь был им очень рад, потому что его занимал поединок.
Для этого рода дел удобнее всего был старый, еще наполеоновский, служака, но бодрый и отлично сохранившийся, некто майор Дармоха. Служил он, кроме того, в Греции, в саксонском войске, был некоторое время в Америке, а из всех этих приключений и путешествий вынес железный, закаленный темперамент, необыкновенное здоровье, неслыханное хладнокровие и оригинальный характер.
Глядя на его воинственную фигуру, на закрученные кверху усы, на густые брови, на морщинистый лоб, на угрюмый вид, можно было судить, что это был забияка; кроме того, он смеялся, без исключения, над всеми, даже над самим собою, но все это серьезно, и в то время, когда все хватались за бока от смеха, он оставался невозмутим.
Майор ходил и держался прямо и выказывал необыкновенную смелость и силу.
— Добрейший майор! — воскликнул Богунь, увидев его. — Есть работа! Возьмите с собой Шабельского и поезжайте условиться с дю Валем, француз меня вызвал.
— О, о! — сказал Дармоха, покручивая усы. — Он, вероятно, захотел быть нашпигованным! Что ж, — дело хорошее. Как же ты хочешь его приготовить — в горячем виде или в холодном?
Это означало — сабли или пистолеты.
— Как вам будет угодно, майорушка, — лишь бы не откладывать дела.
— Но умеет ли француз биться и достоин ли боя? — спросил Дармоха.
— Полагаю, что биться сумеет, а сам-то он, кажется, отставной кавалерийский поручик.
— Велю запрячь пару лошадей, а прежде пусть дадут рюмку водки, чтобы я был энергичнее, — сказал майор. — И приготовься на сечу, потому что я не шучу с поединками.
— Я тоже, и прошу не откладывать. Если кузен мой Люис упорно захочет биться, я не отказываюсь, но мне не хотелось бы убивать его, потому что он один сын и калека.
Майор сел в нейтычанку, закурил трубку, посадил с собою Шабельского, который никогда не говорил ни слова, и поехал в Туров.
Прибытие их к палаццо, конечно, предвиденное, произвело там, судя по всему, довольно сильное впечатление. Ни один слуга не мог сказать сразу — кто дома и кого нет; секундантов оставили одних довольно надолго внизу, в гостиной Люиса, и каждый из слуг, проговорив нечто неопределенное, уходил поспешно.
После довольно длительного ожидания дверь, наконец, отворилась, и вошел расфранченный, но недовольный Люис.
Майор с сердитым видом отрекомендовался:
— Майор Герман Дармоха, капитан Зигфрид Шабельский. Мы присланы паном Богуславом Туровским для переговоров с господином дю Валем.
— Я друг его, — сказал Люис. — Что вам угодно?
— Дело идет о выборе оружия и о назначении места и времени.
— Разве пан Богуслав считает себя оскорбленным?
— И вызванным, — отвечал майор.
— И поединок неизбежен?
— Об этом нет и речи, — отрезал майор.
— Но дю Валь уехал по весьма важному делу и возвратится не раньше… впрочем, я даже сам не знаю когда.
Дармоха отскочил. |