– Хорошая девочка.

        * * * * *

Утро Дня Благодарения серое, мрачное и промозглое, да ещё и не по сезону тёплое – угнетающее сочетание для праздника. Чтобы вылезти из постели, принять душ и одеться, приходится собрать в кулак всю силу воли. В голове всплывает один из маминых жизненных постулатов – если нарядишься и будешь красиво выглядеть, то почувствуешь себя лучше. И хотя, по существу, я с этим согласна, все равно надеваю старую водолазку и джинсы с протёртыми коленками. Говорю себе, что по крайней мере это лучше треников и кроссовок, которые пока не на мне только потому, что вспомнился пункт «носит треники и кроссовки в День Благодарения» из листовки «Как распознать потенциального самоубийцу».

Поймать такси не получается, поэтому иду до Пенсильванского вокзала пешком и едва не опаздываю на полуденный поезд. Занимаю место, расположенное спиной по ходу движения, из-за чего меня всегда укачивает. Затем, примерно на полпути к Хантингтону, вдруг осознаю, что оставила на кухонном столе двадцативосьмидолларовый тыквенный пирог из «Валтасара», и чертыхаюсь вслух. Сидящая через проход старушка поворачивается и неодобрительно на меня смотрит. Я мямлю «извините», хотя про себя думаю «не лезьте не в своё дело, мэм». Следующие двадцать минут переживаю, что превращаюсь в озлобленную стерву, которая терпеть не может стариков. Или ещё хуже – в желчную ворчунью, ненавидящую молодёжь.

Когда папа встречает меня на вокзале, первым делом говорю, что нужно заехать в продуктовый и купить пирог.

– К черту пирог, – отмахивается папа, что я интерпретирую как «я слышал о помолвке Бена».

– Не-е. Ну правда, па, – канючу я. – Я же обещала Дафне, что принесу тыквенный пирог.

Перевод: «Я полная неудачница. Все, что у меня осталось – умение владеть словом».

Папа пожимает плечами, и через несколько минут мы останавливаемся на стоянке у магазина «Вальдбаум». Вбегаю внутрь, хватаю два уже уцененных куцых тыквенных пирога и направляюсь к кассе «двенадцать предметов и менее».

«Меньше», – поправляю про себя и вспоминаю, как забавлялся Бен, когда я отмечала грамматические ошибки на вывесках. Двенадцать предметов и меньше, чёрт возьми. Искренне надеюсь, что Такер – технарь в самом строгом смысле слова и постоянно портачит с числительными. Она выпускница Гарварда, так что наверняка её оговорки не очевидны, вроде как во фразе «не больше пятьсот тридцати семи». Но, если повезёт, она может оказаться склонна и к другим типам ошибок – тем, какие умные люди допускают из убеждения, что они умные. Например, говорят «двухтысячно десятый год».

Прелесть такого варианта в том, что Бен при каждом подобном ляпсусе будет невольно думать обо мне. В один прекрасный день он может не выдержать и поделиться с Такер фокусом, которому я давным-давно его научила: «В количественных числительных рассматривай каждое слово в отдельности и так же и склоняй: нет пятисот, нет тридцати, нет семи – пятисот тридцати семи, а в порядковых склоняется только последняя часть – две тысячи десятый, две тысячи десятого…» Может, глаза стервы сузятся, а на лицо ляжет тень. «Тебя так натаскивала бывшая жена?» – спросит она с презрением, рождённым ревностью и провалом попытки соответствовать моему уровню. Потому что Такер может помешать любящим воссоединиться, но никогда не растолкует грамматическое правило так, как умею я.

Потом, оплачивая многострадальные пироги и флакон взбитых сливок, вижу, что в очередь за мной становится мой школьный парень Чарли. Обычно мне нравится встречаться с Чарли и другими школьными друзьями, но развод все переменил. Крушение брака – не та новость, о которой хочется перекинуться парой слов, но избежать упоминания, как правило, не получается.