Вечером третьего июня Рожер очнулся ото сна и собрался было спуститься ужинать, как вдруг увидел, что гарнизон замка к чему-то готовится. Все, за исключением часовых, точили оружие и чинили доспехи. Дворик был заполнен толпой вновь прибывших рыцарей. Один из них и рассказал Рожеру, чего они ждут.

— Поступило сообщение, что мосульское войско видели уже в одном дне пути от Антиохии.

Вожди ожидают, что оно будет здесь завтра вечером. Настал наш последний час. Полководцы решили попытаться взять штурмом южную стену в том месте, где она поднимается на высокий холм. Кое-кто говорит, что среди турок есть предатель, который поможет нам преодолеть стену. Все лучшие воины армии собрались в замке Танкреда, чтобы положить начало штурму. Если им удастся ворваться в город, они будут пробиваться к Мостовым воротам и попытаются открыть их изнутри. Мы должны быть в полной готовности. Как только заслышатся звуки битвы, нам следует тут же начать атаку со стороны моста. Если не управимся к рассвету, вожди разрешили каждому отступать в порт Святого Симеона. У вас в лагере что-нибудь осталось? Если да, то принесите сюда до наступления темноты, чтобы все было готово к бегству на побережье.

— Ничего у меня нет, кроме постели, да и та здесь, — ответил Рожер. — Слава богу, моя жена уже на борту корабля. Если начнется отступление, я возьму только щит. Не знаете, есть ли в замке священник? Мне бы хотелось до начала боя получить отпущение грехов.

— Сам епископ Пюиский будет здесь еще до того, как мы закончим ужин. Мы можем шуметь сколько угодно. Пусть враг думает, что у нас идут приготовления к бегству. Но сюда бы следовало прислать дюжины священников, чтобы они как следует подкрепились перед бегством!

Рожеру это последнее замечание не понравилось, потому что священники смотрели в лицо опасности чаще, чем любой другой участник похода, а многие и сами были храбрыми воинами. Но часть пилигримов отправилась на Восток лишь для того, чтобы с них сняли отлучение от церкви, а некоторые бежали от суда и позора. Такие люди всегда издевались над духовенством. Вскоре он на ходу пробормотал исповедь священнику, который едва ли что-нибудь понял, поскольку был одним из говоривших по-немецки лотарингцев герцога Готфрида, но все же отпустил ему грехи. Потом юноша принялся за обе щеки уписывать ужин; если дело обернется плохо, ему не доведется поесть до самого порта Святого Симеона, расположенного в двух днях пути. Свою постель он решил оставить в замке: тащить ее с собой в отступление было невозможно, а если город все же будет взят, мешок ему понадобится для чего-нибудь получше.

После ужина Рожер занял место на помосте. Скрыть от глаз турок, что осаждающие собираются переезжать, было невозможно, и обращенная к реке северная стена была заполнена солдатами. Гарнизон крепости был уверен, что пилигримы готовятся в дорогу. Отчасти это было верно. Турки кричали и пели от радости, празднуя победу. Все к лучшему, подумал Рожер. Тем меньше воинов останется на южной стене.

В полночь многие неверные отправились спать, и на северной стене стало спокойнее. Желудок Рожера переварил ужин, и юноша уныло подумал о том, что два дня придется отступать и сражаться с пустым брюхом.