Она отпустила ракушку и села, подвернув под себя ноги. Ее коленка прижалась к его бедру.

— Расскажите о нем?

Что ж, пусть узнает. Пусть поимеет представление о том, какое горькое разочарование будет ждать ее в конце путешествия.

— Это было во времена правления Эдуарда I, — начал он. — Задолго до моего рождения. Дед ушел воевать с шотландцами, а когда вернулся, его жена тяжело заболела. — Он называл ее не иначе как «моя возлюбленная супруга», с печалью вспомнил Гаррен. — Священник посоветовал ему совершить паломничество. Поклонись, мол, святыне, и она поправится. Дед облачился в балахон, взял посох и отправился в путь. Шесть месяцев он шел до Испании. Шесть месяцев обратно. А она тем временем умерла. Он потратил на бесцельные блуждания год, вместо того, чтобы провести это время с любимой. — Он поднес к лицу Доминики гребешок ракушки. — На память о том времени у него осталось только вот это. Бесполезный осколок свинца.

— Зато теперь они вместе. Они обрели счастье в раю, — возразила она, однако голос ее звучал уже не так уверенно, как раньше.

— В раю? — с горечью переспросил Гаррен. — Никакие обещания мнимого рая не возместят потерь на земле.

Он подумал об Уильяме, о своих родителях, о дедах и прадедах, о рыцарях, которые полегли во Франции. Какое невыразимое наслаждение — просто дышать. Быть живым. Смотреть на безукоризненно круглую бледно-кремовую луну на черном бархате неба. Каждая секунда, выигранная у смерти — бесценна. Каждый прожитый день — это дар.

Она смотрела на него, а он любовался разлетом ее бровей, похожих на птичьи крылья, лбом — высоким и чистым, еще не затянутым морщинками неизбежных жизненных тягот, — широко расставленными, синими как полночь глазами. Он хотел, чтобы она успела познать радости жизни до того, как завистливый Господь умыкнет у нее эту возможность.

Он взял ее за запястья, притянул к себе и обнял, вслушиваясь в ее дыхание.

— Ника, чтобы обрести счастье, необязательно дожидаться смерти.

Она прильнула к нему. Задышала глубоко и часто, откликаясь на близость его тела.

— Знаете, я много думала о том, что вы тогда сказали. О том, чтобы спасти меня от моих желаний. — Она говорила, уткнувшись лицом в его грудь, но сердцем он слышал каждое слово. — Господь поступил совершенно верно, поставив вас на моем пути. Точно так же он испытывал Иисуса, который провел сорок дней в пустыне, искушаемый Дьяволом.

— Вы хотите, чтобы я сорок дней водил вас по болотам и искушал? — В ее горле забился пульс. Он баюкал ее в своих объятиях, защищая от призраков, которые блуждали в лунной тени.

Она таяла в его руках. Теплая, живая. Гаррен чувствовал, как вздымается и опадает ее грудь. Как неровно колотится ее сердце. Как ленивый ночной ветерок вьется вокруг, но не может остудить жар между ними.

Внезапно он отчетливо ощутил рядом чье-то присутствие. Какая-то неведомая природная сила, поднявшись из земли, пронеслась сквозь них, и его ладони на ее спине вспотели. Может, почудилось? Но нет, Доминика тоже встрепенулась.

— Что это было?

Он обратил ее лицо к лунному свету. Отвел со щеки пушистую прядь и заправил за раковину ушка, а потом наклонился вплотную и прошептал:

— Болотный дух.

Она испуганно обернулась, и он нашел ее губы. Какие бы духи не витали на этих болотах, вклиниваясь между ними, но они, горячие и живые, казались более реальными, чем твердые камни за его спиной.

Ее губы были мягкими, сладкими и податливыми. От нее пахло фиалками и дымом костра. Гаррен подтянул ее вверх с холодной земли и привлек к себе на колени.

Он покажет ей, что такое счастье.