Ее не шокировало то, что она услышала. Она просто впервые начала понимать многие вещи, которые раньше ставили ее в тупик. Она со стыдом стала осознавать, что она была глупа и невежественна и что жизнь со всеми ее сложностями может быть очень странной и в то же время прекрасной.

Ей казалось, что тетя Лили вспоминает свое прошлое, пытаясь дать оценку своей жизни.

Временами Гардения чувствовала, что, если бы ее не было здесь, тетя Лили все равно продолжала бы говорить, потому что ей было необходимо расставить все на свои места и увидеть вещи в их истинном свете. Этот уносящийся поезд увозил герцогиню от ее прошлой жизни, которая была полна и разнообразна, а временами прекрасна, а впереди ее ждало будущее, неизвестное, сомнительное и довольно пугающее.

Она рассказывала о том, как она впервые приехала в Париж, о своем первом муже, который очаровал ее и, казалось, способен был избавить ее от однообразного и унылого существования; слишком поздно она узнала, каким он был нудным, посредственным и дрянным человеком.

— Но это не имело значения, — продолжала герцогиня. — В тот момент, когда я появилась в Париже, я поняла цену своей красоте и возможностям, которые она передо мной открывала. Мужчины влюблялись в меня с первого взгляда, они ходили за мной по пятам, они изыскивали немыслимые способы, чтобы быть представленными мне, меня превозносили, мне поклонялись, и практически с первой же минуты я стала признанной королевой Парижа.

Она замолчала и снова наполнила свой бокал. По мере того, как проходили часы, ее речь становилась все более неразборчивой, но ее ум продолжал работать четко и ясно; она не сбивалась и не путала событий. Она говорила так, будто читала вслух книгу или описывала происходящее на сцене.

— Я пробыла в Париже уже два года, когда познакомилась с герцогом, — продолжала она. — Он, как и все другие мужчины, которых я встречала, упал к моим ногам и провозгласил, что я самое прекрасное создание, которое он когда-либо видел. Но герцог был не таким, как все остальные, он был настоящим ценителем красоты. Красота была для него всем — его хобби, его жизнью и его единственной любовью.

Герцогиня замолчала на секунду, а затем тихо рассмеялась.

— Все были с самого начала уверены, что я его любовница, — сказала она. — Как же они все заблуждались! Герцогу нужно было лишь одно — смотреть на меня.

Она взглянула на Гардению.

— Я ни на секунду не думаю, что кто-нибудь в это поверит, но это правда, — улыбнулась герцогиня. — Самый большой восторг он испытывал, когда я позировала перед ним обнаженная на фоне каких-нибудь ослепительных восточных шелков или на специальном возвышении, которое он соорудил в нашей огромной гостиной.

— А вы ничего не имели против того, чтобы позировать ему в таком виде? — спросила Гардения.

Герцогиня улыбнулась.

— Если говорить правду, я сама была влюблена в свою красоту. Восхищение всегда ударяет в голову, а кроме того, что касалось герцога, это доставляло ему огромное удовольствие, а он столько для меня делал.

— Значит… он никогда не был вашим мужем по-настоящему? — попыталась понять Гардения.

— Он дал мне свое имя, свое богатство и свое поклонение, — ответила герцогиня, — а мне ничего больше и не требовалось. Я полагаю, все эти годы я была тем, что называется «холодная женщина». Я хотела, чтобы мужчины восхищались мною, но я не хотела, чтобы они до меня дотрагивались, хотя все они только это и пытались сделать.