И как ей объяснить, что, даже если б захотел, он бы не смог жениться – у него нет постоянной работы и, значит, не имеется средств, чтобы содержать семью. И неужели найдется какая-нибудь девчонка, что согласится похоронить себя в глуши? Слушать завывания ветра и ухаживать за старой часовней?

И еще она была покорна всему. Она не могла ничему сопротивляться. Ни чьей воле.

Этот смуглый парень с очень черными глазами тащил ее куда-то в гору, где в свете луны белели налепленные на скалу домики. Зачем она с ним идет? Что будет дальше?

У нее не было сил: ни для того, чтобы сопротивляться, ни для того, чтобы хотя бы даже задуматься о том, что с нею происходит.

Зрелище захватывало дух. Не случайно всю весну, и лето, и раннюю осень сюда поднимались и поднимались туристы. Бесцеремонно шумели на улицах. Заглядывали в окна домов, заходили, в панамах и бейсболках, в главную церковь и фамильные часовни.

Димитрис ничего не имел против туристов. В конце концов, именно они его кормили. Все больше и больше приезжающих предпочитали не лезть в гору пешком, осматривать красоты острова на своих двоих. Они брали напрокат машину – на день-два. Или хотя бы скутер. А технику им выдавал Димитрис. И чинил ее, когда она ломалась, тоже он… Но ближе к зиме прокатная контора закрывалась, и найти работу на острове становилось очень, очень проблематично…

Парень потянул на себя дверь – дома в Хоре никогда не запирались, даже в туристический сезон. Мотнул головой, приглашая девчонку: иди, мол. Она безропотно шагнула внутрь – и оба окунулись в темноту и духоту маленького помещения с низкими потолками.

Димитрис щелкнул выключателем. Под потолком загорелась тусклая лампочка в абажуре.

Обстановка его дома была спартанской, и Димитрис знал это. Он никогда в жизни не приводил сюда девушек. Не только из-за скудности быта, но и из-за бабушки. Старушка, воспитанница старой школы, считала падшей любую особу, позволяющую себе до брака уединяться с юношей.

Но эту странную все же привел. Просто пожалел ее? Или, может, польстился на легкую добычу?

Он и сам не знал. Наверное, и то, и другое, вместе взятое.

Ему уже случалось заниматься любовью. На пляже или на палубе яхты, как правило, с туристками, обычно сильно подвыпившими – наверно, они забывали его имя прежде, чем их судно снималось с якоря.

Серьезных отношений у Димитриса ни с кем никогда не было. И у него возникла шальная мысль, что, может быть, вдруг… Эта девчонка… Она нравилась ему, ох как нравилась, и она настоящая красавица, ему не доводилось еще видеть таких симпатичных, только разве по телевизору, но он быстро отогнал мысль о том, что с ней у него может что-то сложиться… Во-первых, она странная: наверно, все-таки наркоманка. А может, того хуже – просто ненормальная. Во-вторых, она старше его, и намного. Димитрису летом исполнилось восемнадцать, а девушке, насколько он сумел различить в полусумраке пляжа и дороги, лет двадцать семь. А то и двадцать девять. Да, она прекрасна, но – помимо всяческих других «но» – не слишком ли велика разница в возрасте?

Да и что загадывать! Тем более так далеко. Пока ему надо хотя бы наладить с ней контакт. Разговорить ее.

Незнакомка внимательно разглядывала обстановку домика. И Димитрис попытался увидеть собственное жилище ее глазами. Выходило, по правде сказать, довольно убого. Первая комната, дверь в которую открывалась прямо с улицы, служила одновременно и гостиной, и кухней, и его спальней. В углу – электрическая плитка на две конфорки, рядом порыжевшая раковина и небольшой, изрядно обшарпанный холодильник. Посредине комнаты – круглый стол, подле него – два стула. А у стены, рядком – две застеленные односпальные кровати.

И фотографии на белых стенах: дедушка, родители, другие умершие родственники.