— О'кей, Флора. А чего бы еще тебе хотелось?

— Даже не знаю, Джек.

— Тогда пошли.

Возвращаясь в дом, они заметили, что на улице уже стемнело. Он подкинул в камин дров, пошел на кухню, снова наполнил ведро. Вернувшись и поставив его на огонь, заметил, что она надела юбку и свитер. Он пощупал джинсы. Вроде бы высохли. И надел их, но когда попробовал сунуть ноги в ботинки, почувствовал, какие они холодные и сырые внутри. Оставил их у огня, накинул на ноги плед. И тут вдруг она начала смеяться:

— А из чего, интересно, мы будем есть?

— Сейчас что-нибудь сообразим.

Он взял пилу, нашел небольшую гладкую дощечку, распилил. Получилось два деревянных квадратика.

— Чем тебе не тарелки?

— Здорово! Самые настоящие тарелки!

— Тут есть пара маленьких стамесок. Сойдут за вилки.

— Можно и руками.

— Да. Сам себе не поможешь — никто тебе не поможет.

Когда вода закипела, они опустили банки в ведро. Тяжелая, напоминающая по форме утюг банка с курицей пошла на дно, остальные, те, что поменьше, установили на нее. А потом уселись рядом и стали ждать. Спустя некоторое время Джек выудил банки с супом. Взял стамеску и молоток и аккуратно вскрыл.

— Края острые… Смотри осторожней, не порежься, Флора.

И они начали пить суп прямо из банок.

— Вкуснятина, ничего не скажешь! Вкуснятина… — Голос у него слегка дрожал.

Захлебываясь и обливаясь, они выпили жидкость, потом потрясли банки, чтоб добраться до овощей с мясом.

После этого они выудили остальные банки и вскрыли. Курица оказалась в последней. Флора ухватила куриную ножку и быстро переложила на «тарелку».

— Смотри соус не пролей. Выпьем потом прямо из банки.

— Ни капельки не пролью, не волнуйся, Флора. Погоди минутку… Где-то тут был нож. Надо разрезать пополам.

Он встал и начал озираться в поисках плотницкого ножа, которым стругал щепки для камина. Ножа видно не было.

— Черт, но я же точно помню, был нож! Куда я его задевал?

Она промолчала.

Тогда он разделил куриное мясо с помощью стамески и молотка. Они ели жадно, как пара молодых изголодавшихся животных, время от времени останавливаясь перевести дух. И вскоре от еды ничего не осталось — лишь пятна жира на дощечках-тарелочках. Он набрал свежей воды, поставил на огонь. Нагрелась она удивительно быстро. Тогда он пошел на кухню, прополоскал банки из-под супа. Вернулся и заварил в них кофе. Открыл сгущенку, распечатал пачку сахара. Щедро добавил в кофе и того и другого.

— Держи, Флора. Размешивать можно стамеской.

— Вот о чем я мечтала весь день! О чашке вкусного крепкого кофе.

— Как получилось, ничего?

— Шикарно.

Он предложил ей сигарету, но она сказала, что не курит. Тогда он закурил сам. Глубоко затянулся, откинулся на ворох просмоленной бумаги. Ему было тепло, уютно и сытно. И он полулежал, глядя, как она убирает банки и ведро. В ящике с инструментами нашлась чистая тряпочка. Она окунула ее в остатки горячей воды.

— Хочешь, руки тебе оботру? А то все в жире.

Он протянул ей руки, и она аккуратно обтерла ему ладони. Потом вытерла руки сама, отложила тряпку, уселась рядом. Он протянул ей руку ладонью вверх. Настороженно и даже мрачно глядя на него, как тогда в магазине, она какое-то время колебалась, затем все же вложила руку в его ладонь.

— А мы не так плохо устроились, верно, Флора?

— Да уж. Очень даже неплохо. Могло быть куда как хуже… Мы могли просто погибнуть, утонуть.

Он обнял ее и привлек к себе.