Внутри было два отделения. Босх, начав с левой половины, отщелкнул две диагональные стропы, удерживающие содержимое. Затем извлек и внимательно осмотрел все, вещь за вещью, складывая вынутое стопкой на длинной полке над столом, которую он еще не успел ничем заставить после переезда в новое здание.

Похоже было, что Чанг побросал в сумку все свои пожитки. Одежда была не сложена, а рассована по сверткам. В середине каждого из них таилось какое-нибудь ювелирное изделие или что-нибудь другое из личной собственности. В одной такой связке он нашел наручные часы, в другой — детскую погремушку. В центре последнего свертка находилась маленькая бамбуковая рамка с поблекшей фотографией женщины — вероятно, матери Чанга, как заключил для себя Босх.

Итак, Чанг не собирался возвращаться — таков был окончательный вывод Босха после осмотра половины содержимого сумки.

Смежное отделение тоже было заполнено свертками с одеждой и обувью. Кроме того, здесь имелась застегнутая на молнию сумка меньшего размера, для туалетных принадлежностей. Босх первым делом просмотрел свертки и не нашел среди одежды ничего подозрительного. Один сверток содержал маленькую нефритовую статую Будды и маленькую чашу для курения благовоний либо сжигания жертвоприношений, в другой был упакован нож в ножнах.

Оружие — лезвие всего в пять дюймов и рукоятка из резной кости — находилось в идеальном состоянии. Средствами резьбы изображалась неравная битва, в которой люди, вооруженные ножами, стрелами и топорами, зверски убивали безоружных, предпочитавших, похоже, возносить молитвы, вместо того чтобы сопротивляться. Босх предположил, что сюжетом стала резня, учиненная над шаолиньскими монахами и послужившая, по словам Чу, одной из причин возникновения триад. По форме нож весьма напоминал тот, что был вытатуирован на внутренней стороне руки Чанга.

Нож, несомненно, являлся интересной находкой и, возможно, подтверждал принадлежность Чанга к триаде Храброго ножа, но отнюдь не представлял собой вещественное доказательство какого-либо преступления. Босх переложил его на полку, заваленную уже просмотренными вещами, и продолжил поиски.

Вскоре сумка опустела. Тщательное прощупывание подкладки, проведенное с целью удостовериться в том, что под ней ничего не спрятано, ничего не дало. Босх приподнял сумку, надеясь на то, что та окажется подозрительно тяжелой после того, как из нее все вытрясли, но и здесь его ждало разочарование, хотя он был уверен, что ничего не упустил.

Напоследок он еще раз проверил две пары обуви, первоначально уже осмотренные, но на время отложенные в сторону. Он знал, что единственный способ по-настоящему обыскать туфли — это разобрать их на части, но обычно прибегал к столь радикальным мерам нехотя, поскольку не любил лишать человека обуви, пусть даже это был подозреваемый. Однако на сей раз он решил не церемониться.

Первая пара, препарированная им, представляла собой рабочие ботинки, в них Чанг был накануне, когда Босх посетил его на работе. Они были старые и поношенные, но чувствовалось, что хозяин их любит. Шнурки были новыми, а кожа регулярно смазывалась. Босх выдернул шнурки, чтобы можно было полностью отогнуть язык и заглянуть внутрь. С помощью ножниц он вскрыл подушечку в подъеме, дабы посмотреть, не кроется ли какой-нибудь тайник в каблуке. В первом ботинке не было ничего, но во втором он нашел визитную карточку, вложенную между двумя слоями подметки.

Откладывая в сторону ботинок, с тем чтобы обстоятельно рассмотреть карточку, Босх испытал прилив адреналина. Наконец-то он обнаружил хоть что-то.

С двух сторон карточки имелись надписи: на одной стороне — по-китайски, а на другой — по-английски. Босх, конечно, обратился к изучению английского текста.