|
В темной палатке, второпях, он не сразу справился даже с этим простым делом — высечь искру, раздуть трут и поднести его к фитилю свечи. Потом повозился с фонарем — надежным, бронзовым, со стеклянными окошками. Разжечь его было нелегко, но необходимо, потому что открытый огонь задуло бы при откинутом пологе. Наконец справился. Снаружи еще не совсем стемнело, но пришлось подождать, пока глаза привыкнут к сумеркам. Ветер обжигал лицо. Прибрежная полоска дрожала под ударами невидимых волн. Зрение возвращалось медленней черепахи. Дом чудился теперь черным провалом в бездну. Если Дахилис вернулась, пока он возился внутри, она, должно быть, уже уснула.
Его пронзило, словно мечом. Уснула? Не может быть! Она говорила о вечерней молитве; наверняка при огне. И очаг бы разожгла. А там ни проблеска… Он спорил сам с собой, задыхаясь от напряжения. Он пропустил ее приход. Все ставни и дверь накрепко закрыты. Если он войдет в Дом, она перепугается до смерти. Если что-нибудь случилось, она должна прийти к нему сама. Держись, Грациллоний, не покидай свой пост. Шуршал снег. Тьма стала непроглядной. Грациллоний протянул руки к небу. — Митра, Господь Закона, что мне делать? Тихий голос ответил: — Посмотри на дым… Сердце пропустило удар. Дым жертвоприношения, дым очага… как бы мгновенно ни уносил его ветер, отблеск огня виден над дымоходом… но света нет. Ни проблеска. Грациллоний вдруг успокоился. Словно перед битвой. Некогда размышлять, молиться, надеяться. Только обнажить меч… Он вынес фонарь, держа его за дужку как можно ниже, чтобы отыскать начало тропы. Ветер, снег, ночь — все это отошло куда-то, гром прибоя доносился словно из бесконечного далека… На двери Дома — молоток в форме трезубца. Он ударил что было силы. — Дахилис, Дахилис, ты здесь? — голос сорвался. — Грех на мне, — сказал он, больше ради нее, и открыл дверь. По единственной комнате Дома заметались тени. Наверх в башню вела лестница. Но там, наверху, всего лишь убежище на случай бури. Жилье же — очаг, печь, стол, стулья — внизу… Коврик на мозаичном полу, лампа и огарки свечей на полке, занавеси, скрывающие пустоту каменных стен… в дальнем конце, кажется, алтарь… ближе простая кровать, и на ней знакомый сверток с постелью. — Дахилис! — насмешкой отозвалось эхо. Так, — подумал он. Тепло понадобится, но неизвестно, сколько времени займут поиски. Он приготовил в очаге растопку, плеснул на нее масла из кувшина. Масло впитается, и огонь разгорится мгновенно. Огонь… Искать, возможно, придется долго. Он прихватил с полки несколько сальных свечей для фонаря, сунул в кошель на поясе вместе с кремнем, огнивом и трутом — на всякий случай, хотя чтобы воспользоваться всем этим, придется искать укрытие от ветра. Перебросил через левое плечо теплое шерстяное одеяло, а в правой твердо сжал дужку фонаря — и вышел из Дома. — Дахилис! — крикнул он. — Дахилис! Голос затерялся в свисте ветра и грохоте прибоя. Выходя, он заметил на галечной полосе тюленя. Тюлень провожал Грациллония взглядом, пока тот не скрылся из виду. Центурион совершенно не представлял себе проклятый остров. Где-то должна быть тропа, но где? Под снегом не разглядишь. Во всяком случае, не там, где топорщатся сухие кусты и кочки с пожухлой травой. Нет смысла с воплями носиться по округе, как потерявшемуся щенку. Лучше зигзагом прочесывать остров поперек, ориентируясь по шуму моря на юге и на севере. До рассвета еще далеко… — Дахилис, Дахилис! …Он наткнулся на пару менгиров. Камни возвышались над ним, на одном виднелся выступ вроде клюва, другой расширялся к вершине. |
