День за днем, неделю за неделей я  вспоминал  о  тех,  кто  остался  на

Грозе. Сейчас я уже не помню, как появилась  мысль,  что  я  первым  увижу

Землю. С этого момента трудно было думать о чем-то другом.

   У нас давно вышла из строя  система  оптической  связи.  Радиоволны  не

пробивались сквозь помехи. Но обе телескопические установки сохранились. И

экран кормового телескопа был здесь, в обсерватории!

   Я подсчитал, когда сила телескопа  окажется  достаточной  и  на  экране

можно будет разглядеть Землю. Получилось - через девяносто  восемь  часов.

Тогда я повернул кресло так, чтобы  видеть  экран.  Он  был  светло-серый:

матовая серебристая поверхность - метр на метр.

   "Данко" шел в режиме торможения,  отражателем  в  сторону  Земли.  Пока

работает двигатель, нельзя включать кормовой телескоп.  Пройдет  девяносто

восемь часов, думал я, инженер остановит, обязательно остановит двигатель,

все поднимутся в обсерваторию, и мы будем смотреть на Землю. А я увижу  ее

раньше всех, потому что экран оживет сразу же, как остановится  двигатель.

Другим нужно время, чтобы прийти сюда, когда исчезнет перегрузка, а я  уже

здесь, мое кресло в трех метрах от экрана.

   Изредка в обсерваторию приходил наш врач. Нет, не приходил - приползал.

С тех пор  как  "Данко"  развернулся  отражателем  к  Земле,  обсерватория

оказалась на самом верху. Подъемник  не  работал,  и  доктору  приходилось

ползти семьдесят метров по узкой галерее. Он долго отдыхал  и  рассказывал

новости: система внутренней сигнализации не работала, и  мы  не  могли  ее

исправить,  мешала  перегрузка.  Новости  были  веселые:  доктор  сам   их

выдумывал.

   Однажды доктор спросил:

   - Знаете, сколько у меня  накопилось  неиспользованных  выходных,  если

считать по земному времени?

   Перегрузка сковывала его движения, но, ни разу  не  останавливаясь,  он

добрался до ближайшего к экрану кресла.

   - Пятьсот выходных! Вы не возражаете, если я посижу здесь...  ну,  хотя

бы полдня?

   - Полтора дня, доктор, - уточнил я. - Земля будет видна через  тридцать

семь часов.

   Он пробормотал, что тридцать семь часов - это  пустяки,  совершеннейшие

пустяки, и удобно устроился в кресле.

   - Как вы думаете, - спросил он,  глядя  на  серебристый  экран,  -  что

изменилось на Земле за это время? Для нас  всего  два  года,  а  на  Земле

прошло почти полвека...

   - Боитесь, что наши открытия устарели?

   Доктор не ответил, он спал.

   Нет, подумал я, уж мои открытия не устарели! Куда  можно  было  за  это

время полететь? Ну, к Альтаиру или опять к Сириусу. Там этого не откроешь.

Пожалуй, только у Денеба; так до него пятьсот сорок световых лет...

   Я заснул, а когда открыл глаза, увидел биолога  -  он  сидел  рядом  со

мной. За эти месяцы он вырастил великолепную рыжую бороду.

   - Ходят слухи, - сказал он, - поглаживая  бороду,  -  что  будет  видна

Земля. Да, звездоплаватели. Все газеты полны этими слухами.

   - Слухи преувеличены, - отозвался доктор.