Хотя немец Герхард Танвельд, гостивший на «русской половине», предположил, что тот просто распечатал оставленную на день отлета «zanachky», помянув, по странному и варварскому российскому обычаю, преставившегося распитием крепких спиртных напитков.

Но, если честно, всем, и Герхарду тоже, было не до русского. Герхард прикладывал титанические усилия, пытаясь отработать заплаченные ему Вторым немецким каналом деньги, снимая на видеокамеру и фотографируя все подряд. Все то, что он должен был снять за почти месяц, а теперь — за несколько дней. Немец, как и все немцы, был очень аккуратен и не менее расчетлив, понимая, что, если он не выдаст полагающиеся ему метры видеопленки, то их ему сосчитают и вычтут из гонорара. Не исключено, в двойном размере.

Немец часами висел возле удобно расположенных, с хорошим обзором, иллюминаторов, где то и дело сталкивался с китайским астронавтом Ли Джун Ся, который тоже таскал на себе несколько видеокамер. Тем более что других занятий у него не было, так как самую главную свою задачу он уже давно и успешно выполнил — став живым символом успехов китайцев в освоении космического пространства.

Но даже немец в сравнении со своим французским коллегой Жаком Боденом отдыхал. Тот вообще спины не разгибал, стремясь успеть до отлета зарезать полсотни морских свинок, крыс, мышек и прочих представителей мелкой земной фауны. Которые, помимо выполнения обширной научно-исследовательской программы, требовали от него каждодневного ухода — их нужно было кормить, поить и за ними нужно было ухаживать, потому что, в отличие от людей, для животных специального туалета сконструировано не было, и все то, что они активно из себя выделяли, летало тут же, возле них, налипая им на шкурки и норовя расползтись по станции. Жак честно, по нескольку раз в день, отлавливал продукты жизнедеятельности, протирая своих подопытных животных гигиеническими салфетками. Его простой или леность могли очень быстро превратить станцию в авгиевы конюшни, поэтому он трудился не покладая салфеток. Скорее бы уж он зарезал всех своих питомцев!

Что он и делал — ежечасно препарируя их на особом столике, растягивая за лапки в стороны нитяными петельками, взрезая острым скальпелем брюшки и собирая специальным пылесосом разлетающуюся во все стороны кровь.

Так странно получилось, что смерть русского космонавта вызвала целую эпидемию новых смертей, сократив втрое жизнь нескольким десяткам подопытных животных…

И кроме того и всего прочего тоже, в свободное время, которого практически не оставалось, астронавты занимались физкультурой, готовя свои изнеженные невесомостью организмы к скорым земным перегрузкам. Они ожесточенно топтали беговую дорожку, словно пытаясь сбежать со станции, и тягали эспандеры, сбрасывая лишний жирок и адреналин.

В полной мере свое право на отдых, наверное, использовал только не обремененный никакими научными и культурными программами японский космотурист. Но делал он это довольно странно — будучи человеком восточным и для европейцев загадочным, он часами висел под потолком, вверх тормашками, скрестив ноги и полуприкрыв глаза, отрешившись от всего происходящего и углубившись в себя. Как будто все то же самое, за гораздо меньшие деньги, нельзя было делать дома!..

А станция совершала очередной — двести семьдесят второй — виток вокруг Земли.

И все находящиеся на ее борту астронавты, кто как умел, спешили жить, с толком используя отпущенные им космические часы и минуты. Которых на самом деле было не так уж много — меньше, чем они рассчитывали…

До отлета, который должен был случиться вне всякого расписания, оставалось всего лишь восемь с небольшим суток…

И все на станции и на Земле думали, все были уверены, что все самое страшное, что только могло случиться, осталось позади.