И между нами существовала какая‑то связь, это я тоже знал.

Родственная? Да, да именно это.

Причем ни мне, ни ему не нравилось, что мы… братья… Я помнил… помнил…

Большой, сильный Эрик – с его важной кудрявой бородой и глазами – такими же, как у Эвелины!

На меня нахлынула новая волна воспоминаний, в висках отчаянно запульсировало, лоб покрылся испариной.

Но на лице ничто не отразилось, я медленно затянулся сигаретой и прихлебнул пива, одновременно сообразив, что Эвелина действительно была моей сестрой! Только вот звали ее иначе. Я никак не мог вспомнить ее настоящее имя, но только не Эвелина – это уж точно. Что ж, придется вести себя еще осторожнее, – решил я. – В конце концов не так уж трудно вообще не называть ее по имени до тех пор, пока не вспомню.

А кто же я сам? И что, наконец, все это значило?

Эрик, внезапно ощутил я, был как‑то связан с той моей автокатастрофой. Она должна была закончиться моей смертью, но только я выжил. Не он ли и организовал ее? Да, подсказывали мои ощущения. Это не мог быть никто другой, только Эрик. А Эвелина помогала ему, платя Гринвуду, чтобы меня держали в бессознательном состоянии. Лучше, чем быть мертвым, но…

Внезапно я понял, что, придя к Эвелине, я попался Эрику прямо в руки, стал его пленником, на которого можно напасть в любую минуту, если, конечно, я здесь останусь.

Но она сказала, что раз я ее гость, то Эрику придется оставить меня в покое. Было о чем задуматься. Я не имел права верить всему, что мне говорили. Мне придется все время быть настороже. Возможно, действительно будет лучше, если я уйду отсюда, пока память полностью ко мне не вернется.

Но в глубине души что‑то меня подхлестывало. Почему‑то казалось жизненно важным как можно скорее узнать, в чем дело, и действовать, как только все узнаю. У меня было чувство, что время дорого. Очень дорого. И если опасность была ценой моей памяти, то быть посему. Я остаюсь.

– И я помню, – сказала Эвелина…

Тут я понял, что она говорила со мной уже несколько минут, а я даже не слушал. Может, потому, что болтала она о пустяках, и я автоматически не слышал, а может потому, что меня захлестнула волна собственных воспоминаний.

– Я помню тот день, когда ты победил Джулиана в его любимых состязаниях, и он швырнул в тебя стакан с вином, и проклял тебя. Но приз все‑таки выиграл ты. И он внезапно испугался, что позволил себе лишнее. Но ты просто рассмеялся и выпил с ним другой стакан. Я думаю, он до сих пор раскаивается, что не сдержался тогда – ведь он всегда такой хладнокровный, и мне кажется, что он здорово завидовал тебе в тот день. Ты помнишь? Мне кажется, что с тех самых пор он почти во всем старается подражать тебе. Но я ненавижу его по‑прежнему, и надеюсь, что когда‑нибудь он все же споткнется. Теперь‑то, я думаю, это будет скоро…

Джулиан, Джулиан, Джулиан. Да и нет. Что‑то насчет состязания и спора на приз, и то, что я нарушил его почти легендарное самообладание. Да, в этом было что‑то знакомое… нет, все же я точно не помнил, в чем там было дело.

– А Каин, как здорово ты высмеял его! Он ненавидит тебя, ты ведь знаешь…

Насколько я понял, я не пользовался особой популярностью.

И Каин тоже мне был знаком. Очень знаком. Эрик, Джулиан, Каин, Корвин.

Имена эти плыли в моем мозгу, разрывали голову.

– Это было так давно… – невольно вырвалось у меня.

– Корвин, – сказала она, – давай перестанем играть в жмурки. Ты хочешь от меня большего, чем просто безопасности, я это знаю. И у тебя еще хватит сил, чтобы не остаться в стороне, если ты поведешь себя правильно. Я не могу даже догадаться, что у тебя на уме, но может быть, мы еще сумеем договориться с Эриком.

Это «мы» явно прозвучало фальшиво.