Для крепления аппаратуры к телу использовалась целая сбруя – справа на груди. Ее называли бесхитростно – «лифчик». Аналогичное устройство для кобуры помещалось слева. Спрятать амуницию в летние месяцы было невозможно – выкручивались как могли. В остальное время года спасала верхняя одежда. В Сибири еще недостаточно потеплело, граждане носили пальто и куртки.
– Итак, круг подозреваемых очерчен, – начал Михаил, – давайте разбираться, что у нас… в круге первом, так сказать. Начну с себя. Директор Богомолов покинул здание в 18.14. Сверхурочные работы не приветствуются – пока, во всяком случае. Наготове стояла ведомственная машина, но он пошел пешком. Оказалось, что живет рядом, на другой стороне проспекта, поблизости от облисполкома – стоит только дорогу на светофоре перейти. Служебную машину он использует для других целей. Пока развернешься в положенном месте – давно пешком дойдешь. Здание переменной этажности в глубине квартала явно не для простого населения.
– Это точно, – подтвердил Некрасов, – депутаты, директора, чиновники из обкома и облисполкома, несколько руководящих товарищей из нашего ведомства… Территория не «озаборена», но есть «глаза» для спокойствия жильцов. Местные знают про этот дом, обходят стороной. По ночам дежурят милицейские патрули.
– Глеб Илларионович вел себя странно. Шел медленно, весь в задумчивости – с таким видом, словно меньше всего хочет домой. Замешкался на переходе, обругал автолюбителя, который посмел ему посигналить. На подходе к дому тащился как черепаха. Посидел на лавочке во дворе, глядя в одну точку. Затем обогнул собственный дом, несколько раз посмотрел по сторонам. Вид у него был откровенно потерянный. В итоге вошел в подъезд – такой обреченный, словно на Голгофу. Меня он не видел, это точно. Проверять, добрался ли до квартиры или завис где-нибудь у соседки, я не стал: рискованно. Двор пустой, дверь скрипит. Если Глеб Илларионович обнаружит, что за ним следят, будет крупный скандал. Человек из обоймы, хотя и не та категория, которой полагается охрана… Возвращаясь обратно мимо института, я засек Урсуловича: он засиделся, покинул здание в 18.35…
– Отлично, – обрадовался Некрасов, – именно этот товарищ оставался без опеки – на всех не хватило людей.
– Опеку я взял на себя, – кивнул Кольцов. – Мужчина хоть не молодой, но ходит быстро. Вышел на улицу Советскую и сразу взял темп – я еле поспевал за ним. Впрочем, возраст дал о себе знать – Урсулович выдохся. Подался было к остановке, к которой подходил троллейбус, но передумал. Проблема с общественным транспортом в вашем городе, товарищ Некрасов, острая. Троллейбусы и автобусы переполнены, ходят редко. Двери так и не закрылись, народ висел на подножках… В общем, объект отправился пешком до самого дома, а проживает он неблизко, фактически у цирка. Мы шли минут двадцать. Объект ни с кем не контактировал, в магазины не заходил. На перекрестке Челюскинцев и Советской стал вести себя странно. Перешел по светофору к церкви, стал топтаться. Словно что-то хотел, но не мог решиться. Активно мешал прохожим, переходящим дорогу. Затем стал осматриваться, чуть не срисовал меня. Хорошо, что прикрыл «Икарус»-«гармошка», вставший у светофора. Когда он уехал, Урсулович все еще мялся. Потом махнул рукой, пересек Советскую и вошел во двор пятиэтажки, где находится магазин «Весна». В этом доме он проживает, на четвертом этаже. Довел я его почти до квартиры, слышал, как он звонит в дверь; открыла женщина, стала ворчать, что опять забыл про хлеб – видимо, жена.
– «Весна» – магазин для новобрачных, – пояснил Некрасов, – товары для брачующихся, одежда, посуда, всякая мелочь, часто выбрасывают дефицит. |