|
Дом Риенци пыжился, причудливо разукрашенный. У его порога что-то прошмыгнуло. Это Павиц побежал к одному из своих собратьев; прозвучал его зов. Перед порталом церкви, возвышаясь над ее крышей, стоял Тамбурини; он бросал взгляды по направлению к языческому храму, где между растрескавшимися колоннами прогуливались Кукуру с Лилиан, Бла и Винон. - Мои весталки! Весталки, жрецы и трибуны, я могу воскресить здесь все и все населить. Только триумфальную арку я должна еще немного оставить под водой. Она очутилась на другой стороне и не оглянулась. Она быстро вошла в пустынную Виа де Черки. Опять три ступеньки вниз, затем она остановилась под Аркой Менял и испугалась. Мгновенно, ничем не предупредив о своем появлении, пред ней выросли две фигуры. "Первый театральный эффект, - подумала она. - Он удался. Они оба черны и прячут головы под своими шкурами. На мне широкий плащ, маску я забыла". Оба человека без звука, жадно вытянув головы, вглядывались в глубокую тень, которая скрывала от них женщину. Фонарь на стене бросал четыре луча света на их четыре глаза; они искали, робко вспыхивая и светясь, подобно звериным глазам. Вдруг они нашли; и два странных существа очутились на земле, прильнув губами к пыли. - Встаньте, - сказала она и, так как они не шевелились, нетерпеливо повторила: - Встаньте и отвечайте! Вы избили до крови жандарма? - Матушка, мы любим тебя, - заявил один. - А ты? - спросила она другого. Он пролепетал: - Матушка, мы любим тебя. Первый дико топнул ногой и ударил себя кулаком в грудь; под шкурой что-то зазвенело. - Если бы все твои враги попали под наши приклады! - А ты? Второй не сказал ничего. Он был одной из тех строгих статуй в эпических полях ее сна, молодой пастух с черными локонами на низком, бледном лбу, с руками, скрещенными над посохом, неподвижный среди движущегося круга овец и коз. Она подумала: "Животное с прекрасными формами, я охотно сочту его за полубога. Другой ведет себя более по-человечески, но я никогда не грезила о нем". Он был землистого цвета с крепкими костями, редкой бородой и обезьяньими жестами. Он размахивал длинными, узловатыми руками. - Вы больше не должны этого делать, - приказала она. - Слышите? Вы должны ждать дня, когда я дам вам знать. Что пользы, что вы изобьете какого-нибудь беднягу, который не хуже вас самих? - Ты ошибаешься, матушка. Тимко был собака и твой враг. - Вот как? Ты прав. Она подумала: "Я не должна впадать в старую ошибку, которая столько стоила мне в первый раз, тогда, когда я спросила, виноват ли убийца в своем поступке. Изгнание должно было бы сделать меня более благоразумной. Королевский жандарм в родном селе моих Двух друзей - собака и мой личный враг. Я ненавижу его". - Расскажите, - сказала она, - что вы сделали для меня. - Матушка, ради тебя мы сделались разбойниками и спустились с гор. - Вы были очень несчастны? - Это была свободная жизнь, на нашем красном воскресном кафтане вместо пуговиц были одни талеры; по дороге за границу мы должны были отдать их все. - Это хорошо, что вам так славно жилось. - Это было отлично! Скольким я распорол животы, когда мы спустились с гор! Дворы, которые мы подожгли, наверное, дымятся и до сих пор. Коровы, которых мы увели в горы, теперь, наверное, убежали. Мы не могли съесть всех: Красавец заметил: - Это нас очень огорчает. |
