|
Я всей душой присоединяюсь к вам, всей душой, всем сердцем. Многие думают почему-то, что мы, евреи, трусливы… Но мне кажется, что ошибаются те, которые такого мнения о моем народе. Однако не об нем я сейчас говорю, а о себе. Я люблю нашу общую родину, мой отец научил меня любить ее с детства, и я более чем уверен, что он, узнав о нашем решении, отпустит меня служить в нашей будущей бойскаутской дружине. Я еще молод, господа, и не очень силен здоровьем. Однако, никто не скажет, что у меня нет меткого глаза, нет проворства, ловкости. Не правда ли, господа?
— Правда, Вениамин, правда! Маленький евреи словно задохнулся от радости, и лицо его загорелось ярким румянцем. — Я буду рад… счастлив, если… если… — начал он смущенно и не докончил. — Довольно, однако, разводить сантиментальности! К делу, братцы, к делу! — энергично, прерывая этот лепет, поднял голос Малыш. — Прежде всего необходимо придумать название нашей дружины, выработать правила и наметить полный и подробный план действий. Но до поры до времени следует все это держать в глубочайшей тайне, пока мы не соберем достаточно денег и не запасемся всем необходимым. Так ли я говорю, господа? — Так, так, разумеется! Ты, Малыш, у нас молодец, что и говорить! — зазвучали громкие, оживленные голоса вокруг Володи. — Тише, господа, тише! — остановил, разбушевавшуюся молодежь Марк, самый благоразумный из них всех. Но это было слишком позднее предупреждение. Скрипнула дверь дортуара, и на пороге показалась шарообразная Фигура Августа Карловича. — Это еще что такое? Правда, время необычайное, но вам, мальчишкам надо спать. Да, спать! Shlafen, sofort schlafen! При первых же звуках голоса Верта, пансионеры устремились к своим постелям. Один Малыш вместо того, чтобы направиться к своей постели, бесстрашно шагнул навстречу старику. — А с вас штраф, Август Карлович, — смело произнес Володя. — Разве забыли? Теперь строго-настрого запрещается говорить по-немецки. С вас штраф. — Ну, тут-то ты прав, плутишка, — добродушно рассмеялся Верт. — Ja, ja, du bist… — Опять штраф! Опять! — весело закричали остальные мальчики. Верт совсем сбился с толку и продолжал: — Aber… — И еще и еще! Ха-ха-ха! Совсем сконфуженный за свою опрометчивость, почтенный директор пансиона махнул рукой и поспешно скрылся за дверью, чтобы не повторять своей оплошности. Постепенно все стихло в большом пансионном дортуаре. Все заснули. Дружный храп возвестил об этом все еще не задремавшего Марка. Юноша лежал, облокотившись на подушку и, любуясь месяцем, улыбавшимся ему с неба, придумывал название для будущей дружины. Наконец, оно было найдено. «Она будет называться „Зоркою Дружиною“, — перебрав целый ряд других названий, решил Марк. — Ведь её служба и обязанность будет заключаться главным образом в выслеживании врага, а в этом деле зоркость глаз должна играть роль, далеко не последнюю». И порешив на этом, юноша плотнее завернулся в одеяло и, повернувшись на другой бок, скоро присоединился к спящим своим товарищам. Ликующие, светлые, радостные сны снились в эту ночь Марку.
ГЛАВА IV Союзник
Дима Стоградский сидел на своем обычном месте у окна за пишущей машинкой и выстукивал на ней коротенькими, отрывистыми стуками программу занятий предстоящего учебного года для старшего отделения пансиона. Было сумрачно и дождливо. Моросило с утра, и в саду стояли огромные лужи. Дима печатал строчку за строчкою, а в голове его шла невеселая работа. |
