Рогнеда потянулась к царевичу.

– Давай руки. Надо нас хорошенько высушить, пока никто не простудился.

Она обхватила ладони Дарена, холодные и влажные, и придвинулась ближе так что колени их почти соприкасались. Рогнеда закрыла глаза, выдохнула, провела руками по кругу, закручивая воздух вокруг них в широкую спираль и шепча заклинание, которое должно было сделать его жарким, как летний солнечный полдень. Воздух закружился, помчался кругами, заиграл волосами, подбрасывая их вверх, словно листву. Забрался под одежду, щекоткой промчался вдоль спины и завертелся в рукавах, вытесняя влагу и согревая.

Дарен сжал ладони Рогнеды, и она ответила тем же. Чары лились из неё искрящимся потоком чистой магии. Они обнимали, мчались прочь из терема в летние, ветреные луга, звали за собой, маня запахами липы, акации и мёда.

Давно, очень давно Рогнеда не творила таких светлых чар, наполненных радостью, жизнью и буйным, чистым восторгом. Часть этих чувств – она знала – передавалась и Дарену с каждым касанием ветра, с каждым новым ароматом лета и с каждым воспоминанием, что несли с собой эти ароматы.

Заклинание рассеялось, и Рогнеда отпустила Дарена. Он похлопал себя по кафтану, тот был совершенно сухой.

– Ого! – Дарен заглянул себе под руку. – Кажется, я даже пахнуть стал лучше!

Рогнеда улыбнулась и пригладила растрепавшиеся волосы. Кудри Дарена, взлохмаченные ветром, стояли дыбом, но его это, похоже, ни капли не беспокоило. И Рогнеда ненароком залюбовалась им. Его восхищённым взглядом, изгибом губ, острыми скулами, резкими, широкими движениями. Что то изменилось, Дарен словно приобрел новые краски, новые черты, как драгоценный камень, который вынесли из тени на солнечный свет. Или Рогнеде только так казалось?

Дождь шуршал по крыше, разбивался о землю, был единственным звуком, который пробирался в терем снаружи. И казалось, что за пределами стен терема больше не существовало привычного мира: исчезла деревня, поля и леса, не было больше Свертлоречья, никогда не существовало Даргорода и далёкого, почти забытого Рогнедой Чарограда. Не существовало ни прошлого, ни будущего. Был только этот терем и бесконечные, бесконечные потоки воды.

Рогнеда снова почувствовала себя в странном, тягучем сне. Только на этот раз, кажется, это уже был не её сон.

– Давай поужинаем прямо тут, у печи, – сказала она. – Не хочу перебираться за стол.

Дарен не возражал.

Расстелили скатерть прямо на пол, разложили скромные припасы: хлеб, сыр, пара яблок и вяленое мясо – отыскали на пыльной кухне старую бутылку мёда, который в такую погоду решено было пить горячим.

Рогнеда сидела на полу, подобрав под себя ноги, и потягивала мёд. Спину, сквозь толстую перьевую подушку, грела печь. Дарен сидел рядом, вытянув ноги, запрокинув назад голову и прикрыв глаза. Его кружка уже была почти пустой.

Дождь продолжал свою песню, заглушая мысли, дрова в печи размеренно потрескивали. Сладость мёда согревала изнутри и убаюкивала. Рогнеда повернула голову и очертила взглядом профиль Дарена. Царевич приоткрыл правый глаз и покосился на неё. Сердце Рогнеды заметалось, а щёки вспыхнули, но она не отвела взгляд. Ну, и пускай, щёки уже давно согрелись выпитым мёдом и вряд ли сделаются ещё краснее, а сердце, предательски громкое сердце надёжно скрыто от его ушей шумом дождя.

– Почему ты приехал за мной? – задала она наконец вопрос, что мучил её с самой их встречи у реки. Спросила тихо, чтобы дать ему возможность не услышать и не отвечать.

Дарен посмотрел на неё задумчиво, с ноткой сожаления во взгляде, будто бы она и так должна была знать ответ. Но Рогнеда не знала. Или не хотела знать. Нет, она хотела услышать ответ от него. Услышать сейчас, вобрать в себя, раствориться в нём и позабыть на утро, позволить ему исчезнуть, как исчезает по утру хмельной туман.

– Я понял, что ты в беде, – сказал Дарен после долгой паузы.