— Ты что читаешь? — спросил он.

Миранда, нахмурившись, бросила большую книгу с цветными картинками на одеяло. Пенн взял её в руки — это был какой-то комикс; он перевел взгляд на Миранду и понял, что ей досадно, что он не застал её за более взрослым чтением. Потом он увидел, что книга французская: «Les aventures de Tintin. On a marché sur la lune».[22] Он стал разглядывать картинки.

— Наверно, здорово интересно. Когда кончишь, дай мне почитать, ладно? Только я многого не пойму. Французский у меня хромает. Но можно следить по картинкам.

— Без текста они ни к чему, — сказала Миранда. — Главное — слова. В них вся соль.

«Текст» и «соль» несколько обескуражили Пенна, он опять встал и начал прохаживаться, расправляя плечи. Потом телесное кипение придало ему сил, выплеснулось какой-то почти безличной бодростью, точно он одним скачком перенесся во взрослый мир, где темп жизни медленнее и увереннее, где можно многозначительно удерживать и отпускать чужие взгляды, где слова приобретают новый вес и красоту.

— Все говорят, что ты был ужасно невежлив с Хамфри, — сказала бледная, свернувшаяся клубком Миранда.

— Но мне не хочется ехать в Лондон.

— Почему?

— Ты сама должна знать почему. — Он неожиданно сел на кончик кровати. Миранда подтянула ноги и приподнялась на подушке. Он с восторгом уловил, что она немного испугана. Он чувствовал себя богом, героем фильма. Теплая тишина полна была запаха роз.

Миранда в упор смотрела на него, а он на нее, она удерживала его взгляд с ещё небывалой силой, и он покачивался под её взглядом, как легкий самолет на ветру.

— Понятия не имею, — сказала она неестественно тонким голоском.

— Я тебя люблю, Миранда.

— Ах, это! Я думала, что-нибудь насчет Хамфри. Встань, пожалуйста, с моей кровати. Ты мнешь одеяло.

Пенн вскочил. Теперь, когда слова были произнесены, он обезумел. Веселая комната крутилась, как водоворот, центром которого была Миранда. Только бы удержаться, чтобы не завертело, не затянуло на дно. Он отступил к книжным полкам, ухватился за них, ища опоры. Как бешеный плясал черный квадрат окна и красные глаза ночных бабочек.

На последних словах голос Миранды зазвучал возбужденно. Сейчас она вся насторожилась, ему казалось, что лицо её с влажными губами сияет восторгом и страхом. Он метнулся к двери, вцепился в ручку.

— Ой, Миранда, Миранда, я люблю тебя просто ужасно!

— Не будь идиотом, — сказала она. Но глаза смотрели на него не отрываясь и руки выжидательно теребили ворот пижамы.

Пенн вцепился пальцами в стол. Потребность коснуться её была мукой, от которой темнело в глазах. В наступившем молчании, едва переводя дух, он увидел, как её рука поднялась и упала. У него не было слов, чтобы выразить «можно мне тебя коснуться?». Он подался вперед.

— Уйди, — сказала Миранда.

— Не уйду, — сказал он, стоя над ней.

Водоворот захватил его и тянет, тянет в самую середину. Он стал коленом на кровать. Молчание дома окружало их, внимательное, завороженное, холодное.

— Гадость какая! — сказала Миранда очень тихо, но с такой злобой, что на секунду он замер. Потом, как слепой раскинув руки, стал к ней склоняться.

Дальнейшее произошло очень быстро. Миранда закинула руку назад, к подоконнику, схватила одно из стеклянных пресс-папье и с силой опустила его на пальцы Пенна, скользящие по простыне. Пресс-папье, вырвавшись из её руки, пролетело через всю комнату и разбилось вдребезги. Пенн вскрикнул от боли, отпрянул, сжав раненую руку другой рукой, и свалился с кровати на пол.