Какое уж тут просто! Не получит денег — не уйдет. А не уйдет — не видать Феликсу Энн.

Милдред взяла себя в руки. Решение быть объективной причиняло ей физическую боль, но она сказала твердо:

— Хью, вы рассудите здраво. Продать вашего обожаемого Тинторетто ради того, чтобы Рэндл мог порезвиться с женщиной, которая через полгода, скорее всего, ему надоест? Это смешно. И это было бы в корне неправильно. Скажите Рэндлу, пусть возьмется за ум. Если он хочет уйти от Энн, пусть получит половину того, что стоит питомник, и начинает сначала. А эта Риммер, что же, не умеет работать? Вам почему-то кажется, что они не простые смертные. Такое отношение может им только повредить.

— Обо всем этом я уже думал, — сказал Хью. — Я думал об Энн. Думал о Саре. Думал о том, что, уж если продам картину, деньги нужно отдать в фонд по мощи голодающим. Все передумал.

— А если так, почему же вы ещё сомневаетесь?

— Непросто это, — повторил он и подлил себе виски. — У Рэндла это очень серьезно. Он действительно любит — так, как любят только раз или два в жизни. И у такого человека, как он, именно в его возрасте любовь прочнее. — Он вздохнул. — Мне кажется, это надолго. Она, кстати сказать, очень хороша.

— Хью, не будьте фривольны.

— А без денег он не уйдет.

— Ну и пусть не уходит! — вскричала Милдред, теряя терпение. Ей было обидно за Феликса, но никаких неясностей она тут не усматривала.

— Но понимаете… — сказал Хью и умолк, словно не зная, стоит ли продолжать. — Есть ещё одна сторона вопроса.

Милдред, точно выключатель щелкнул у неё в мозгу, сразу увидела эту другую сторону, и если при виде первой картины она ахнула, то от этого видения у неё и вовсе захватило дух. Не дав ей собраться с мыслями, Хью опять заговорил:

— Как ни пробуй это выразить, все покажется чудовищным. Разумеется, это и в самом деле чудовищно, не вмещается ни в какое серьезное намерение. Это кошмар, кошмар наяву, который преследовал меня всю ночь. И когда я вам звонил, мне нужно было сознаться в этом кому-то, сознаться вам. Просто чтобы от этого избавиться. Да, избавиться. Когда я вам скажу, вы решите, что я сошел с ума. Все, что вы сейчас говорили, совершенно верно. И, конечно, картину я продать не могу. — Он замолчал, словно уже высказался до конца.

— Но вы мне не сказали, — напомнила Милдред, видя, что он молчит. — Эта… другая сторона. Она касается Эммы?

— Милдред… — начал Хью. Потом судорожно прикрыл лицо руками, растопырив пальцы на лысом лбу и заглушая ладонью не то вздох, не то стон.

— Вот, значит, до чего дошло, да?

— Вы такая чуткая, такая отзывчивая, — сказал Хью, опуская руку. — Вы все понимаете с полуслова. Помните, я недавно вас спрашивал, пойти к ней или нет? Ну так вот, я послушался вашего совета, пошел. Я думал, может быть, успокоюсь. Но нет, не успокоился, куда там.

— А вы помните, я сказала, что вы без пяти минут влюблены. Вот вы и влюбились. — Голос её дрожал.

— Я влюбился, — повторил он торжественно, захваченный высоким трагизмом своей участи.

Ошеломленная новыми требованиями, которые предъявила ей сейчас собственная прозорливость, и болью ревности, пронзившей её как копье, Милдред не нашлась что сказать.

А Хью, ничего не замечая, продолжал:

— Такой умной женщине, как вы, я могу и не объяснять, в чем состоял мой кошмар. Эмма и я — тут есть кое-какие возможности. Но дело в том, что Эмма не одна. Она… каким-то образом… зависит от этой Линдзи. Нет, не поймите меня превратно.