— Мы так по тебе скучали, — тихо произнесла она, ее руки крепко обнимали меня, что, кажется, успокаивало монстра.

«Возможно, монстр ее боится. Если моя теория верна, у него есть причины быть…»

— Я тоже скучала по вам, ребята, — ответила я.

— Ты выглядишь счастливой, — сказал мой отец, обняв меня и поцеловав в макушку.

Когда он отпустил меня, мама протянула испускающий пар пластиковый стаканчик.

— Я подумала, что после перелета тебе может это понадобится.

— Спасибо, — ответила я и сделала глоток. Он был горячим и сладким, с легкой ноткой фундука. Я готова была поклясться, что чувство неуверенности сразу начало исчезать, но это, должно быть, говорила моя одержимость.

— Идеально, — произнесла я. — Из «У Лео»?

— Да, — ответила она с улыбкой.

«У Лео» — моя любимая кофейня, крошечный магазинчик, где можно купить из машины, находящийся в Гайд-Парке недалеко от Дома Кадогана. Меню там скромное, официанты всегда угрюмые, и они принимают только наличные. Но если сможешь преодолеть раздражение, там лучший кофе в городе.

— Если собираешься что-то сделать, — произнесла она, довольно неплохо имитируя голос моего отца, — то делай это правильно.

— Да ты шутница, Страж.

— Знаю. Мне нравятся твои волосы, — сказала она, коснувшись моего длинного локона.

— Спасибо. — Потребовалось время, чтобы понять, что делать с белокурыми волнами, которые я унаследовала от отца. Если длина слишком короткая, то они превращаются в одуванчик из кудряшек, с которым я не могу справиться. Когда отросли подлиннее, завитки разгладились и превратились в волны, которые смотрятся гораздо более удачно.

— Как прошел полет? — спросил отец.

— Большую часть времени я спала. — Я подняла руку. — Ожогов нет, значит, шторки были опущены. Частный самолет из Европы очень неплох. Бесплатные наушники и носки.

У мамы загорелись глаза.

— А закуски были?

— В твоем распоряжении целая кухня, — сказал папа.

— А Марго слишком занята, чтобы всю ночь ходить и предлагать мне закуски. — Ее взгляд сузился. — Хотя это наводит меня на кое-какие мысли.

— Как видишь, — весело произнес мой отец, — твоя мама ничуть не изменилась с тех пор, как мы виделись в мае.

— Я не против, — ответила я.

— Мы видели репортаж из Парижа, — сказал папа и положил руку на плечо маме.

Я подготовила их, рассказала, что мы в этом участвовали, поэтому он узнал об этом не из вторых рук. Но страх и печаль в его глазах все же были сильными.

На мои глаза тоже навернулись слезы. Меня внезапно затопил ужас того, что я видела накануне вечером, я пихнула стаканчик с кофе отцу и бросилась в объятия матери.

— Все нормально, — сказала она, снова обнимая меня. — Все хорошо. Не держи все в себе. Тебе станет лучше.

— Это было ужасно, — пробормотала я ей в рубашку. — Это было глупо, бессмысленно и… так жестоко.

— Это всегда ужасно, — прошептала она, потирая мне спину. — Нет ничего хорошего в том, чтобы быть равнодушным к ужасному. Это означает, что мы ничего не чувствуем. Когда же мы испытываем чувства, а мы так или иначе их испытываем, то показываем свою храбрость. А ужасные времена — это когда нам нужно действовать больше всего.