Однако уже 10 апреля в Челтенхеме состоялось первое из тридцати запланированных чтений. Руководил ими новый импресарио Джордж Долби, оставшийся без работы театральный режиссер, которого Марк Твен потом назовет «жизнерадостной гориллой»: энергичный молодой человек, полный оптимизма и фонтанирующий идеями. Впоследствии Долби рассказывал, что такого неприхотливого клиента, как Диккенс, у него никогда больше не было: не жаловался ни на здоровье, ни на неудобства и никогда ничего не требовал. Программа чтений состояла наполовину из рождественских историй, наполовину из фрагментов романов — «Пиквика», «Никльби», «Домби», «Чезлвита» и «Копперфильда», причем, как рассказывали очевидцы, декламируемый текст нередко отличался от первоисточника. Как обычно, был триумф: за все годы у Диккенса не было ни одного неудачного выступления. Он просто завораживал публику. Долби: «Нередко случалось, что его чтение прерывали громкие рыдания женской части аудитории (а иногда и мужской)». За триумф он платил болями в ноге, руках, сердце, в левом глазу, перевозбуждением, бессонницей и, как он признавался Форстеру, приступом тяжелой депрессии в конце каждого тура. Но он не считал это чрезмерной платой. Даже Фрэнк Берд считал, что выступления идут больному скорее на пользу, чем во вред.

В мае Джеймс Филдс, американский издатель, уже знакомый с Диккенсом, вновь предложил тур по Соединенным Штатам — Диккенс отклонил предложение, написав, что и так зарабатывает хорошо и не уверен, что в Америке ему заплатят больше. Это был явный намек, но, с другой стороны, возможно, Диккенсу и вправду не хотелось ехать, и не из-за здоровья — плевал он на свое здоровье, — а из-за разлуки с Эллен. Он больше не мог так часто ездить к ней во Францию и то ли с января, то ли с апреля 1866 года снял для нее дом в городке Слау в долине Темзы на юге Англии, рядом с железнодорожным вокзалом — чтобы сразу с поезда попадать к ней. Там, насколько известно, он впервые воспользовался вымышленным именем — Чарлз Трингем; этот джентльмен платил по счетам и навещал подругу, будучи никем не узнанным. Пирсон: «Эллен, разумеется, рассчитывала зажить в роскоши, которая ей раньше и не снилась, и в начале 1867 года — возможно, еще и потому, что она ждала от него ребенка, — Диккенс снял ей дом… где проводил несколько дней в неделю и где написал часть своей последней книги». Тут, как везде у Пирсона, много путаницы. Дом, о котором он говорит, был далеко не первым, снятым Диккенсом для Эллен, и никаких подтверждений тому, что она в 1866-м или 1867-м опять была беременна, более поздние исследователи не нашли.

Фанни Тернан написала еще один роман, и Диккенс его издал; она также женила на себе (в октябре 1866 года) своего работодателя Томаса Троллопа и таким образом устроилась гораздо лучше, чем ее сестра. Интересно, что Фанни не была полностью посвящена в отношения сестры с Диккенсом, точнее, Диккенс так думал: когда Джордж Элиот, чрезвычайно заинтересовавшаяся его любовной историей (бог ведает, откуда она-то все узнала), принималась расспрашивать его о подробностях, он просил ее ни в коем случае не обсуждать это при Троллопах: «язычок Фанни гораздо острее змеиного жала».