— И что, всех их — в Сарай? Никого в подпасках не оставили?

— Подпасков тут своих хватает. Не, отроков всех — в Сарай… кроме двух — этих, кажись, сурожцам отдали, в обмен на рыбу. Да, вчера утром и отдали, до каравана еще. Хорошая рыба была, вкусная… — Кузьма облизнулся. — И, главное — много. Мне — и то перепало.

— А отроков тех… куда?

— Да пес их знает. Может, в Сурож, может, в Тану, а может, еще куда… Один Господь ведает… Во! Пришли!

Заведя пленников на окраину становища, Кузьма кивнул на огромные кучи шерсти, среди которой копошились два полуголых, тощих и смуглых до черноты, парня.

— Этот — Азат, а тот — Арат, — указал на парней рыжий. — Или наоборот, черт их знает. По-русски ни бельмеса не говорят, но кое-что понимают. Как работать — покажут, заодно и присмотрят, чтоб не бездельничали. Будете дурковать — сообщат госпоже, ну а у той разговор недолгий. На первое — плетью отходят, а уж потом…

— Ишь ты — плетью, — недобро набычился Прохор.

А Федька хмыкнул:

— Я и говорю — нехристи!

— Но! Ты за всех-то не говори, — неожиданно обиделся старшой. — Госпожа Ак-ханум, между прочим, христианка.

— Да ну! — не поверили братья. — Быть такого не могет!

— Да как же не могет-то? Говорю вам — христианка. Конечно, вера ее не такая, как у нас…

— Латынница, что ль?!

— И не латынница. Своя какая-то вера. Но — тоже в Иисуса Христа!

— Батюшка наш еретиками таких людей звал, — хмыкнул Прохор. — Заблудшая душа — хуже язычника.

— Подожди, я вот расскажу, как ты госпожу честишь!

Похоже, говоря так, рыжий коллаборационист ничуть не шутил, и Ратников решил быстренько перевести разговор в несколько иное русло. Наклонился, зачерпнул, как показали, шерсть…

— Слышь, Кузьма, пока не ушел, дозволь еще кое-что спросить…

— Дозволяю, — старшой важно махнул рукой. — Спрашивай. А вы робьте, робьте, не стойте.

— Вот госпожа наша… девушка, сразу видно, гордая… Сколько ей лет, интересно, не знаешь?

— Чего ж не знаю? Семнадцать.

— Хм… я почему-то так и подумал. А что, у татар все девки такие вольные? Сама себе на коне скачет, в штанах, что хочет, то и воротит?

— Татарские девки… мунгалы, найманы, меркитки — они, конечно, вольные, это так, — Кузьма поощрительно улыбнулся, видать, нашел-таки себе собеседника. — У нас бы иную и за меньшее плетью промеж плечей приладили. А Ак-ханум к тому ж и вдовица! А уж вдовицы у татар в почете — как и князь какой, сама себе полновластная хозяйка и людям своим.

— А-а-а, так она вдова! И давно?

— Да года три уже, мужа ее, Хубиду-князя, где-то в полночных странах убили. Лыцарь какой-то проткнул копьем. Меж нами говоря, госпожа тому ничуть не печалится — дурной был князь, старый, и бил ее часто, а детей Бог не дал. Не, одного, говорят, дал, да через год и прибрал — лихоманка. Ладно, заболтался тут с вами, пойду… Ого! Чего это у тебя за обувка? Сымай!

Старшой плотоядно смотрел на Мишины кроссовки, и Ратников решил с ним не ссориться. Послушно развязал шнурки, протянул обувь:

— Носи на здоровье, пользуйся.

— Добрый ты человек, паря! Покладистый… всем бы так.