Вероятно, Бенету следовало утешаться тем, что Джексон не имел права совать нос в чужие дела и что, вполне вероятно, своим вмешательством спровоцировал много серьезных ошибок. Будучи слугой, он не должен был покидать свой пост, бегать повсюду, улаживая чужие запутанные любовные отношения и тем самым неизбежно ввергая себя в пучину наглой лжи! Кто бы мог подумать, что Розалинда, Мэриан и даже честнейший Туан обманывали Бенета! И почему Джексон не пришел прямо к нему, когда увидел Мэриан у Туана? Неужели они смеялись, дурача всех, дурача его, Бенета? Неудивительно, что Джексон не смеет теперь показаться ему на глаза. Он предпочел исчезнуть, возможно, покинул Англию, нанялся в дворецкие к Кантору или просто растворился в суете Лондона, тщательно избегая мест, где можно пересечься с Бенетом и его друзьями! Тем не менее Бенет отдавал себе отчет в том, что «потерял лицо», и это особенно больно ранило его — они никогда не заговаривали теперь при нем о Джексоне! Оуэн — тот вообще откровенно издевался над Бенетом. А вдруг он прав? Не исключено, что Джексон покончил с собой от обиды и горя. Не исключено, но Бенету в это не верилось.
«Теперь он меня ненавидит, — думал он о Джексоне. — Зачем, ну зачем я написал то проклятое письмо?! Все обращаются со мной вежливо, но с какой-то неловкостью, даже с жалостью. Раньше, бывало, они спрашивали: "А где Джексон?" Теперь старательно избегают этого вопроса, а возможно, и меня самого». Но даже не это терзало Бенета больше всего, а то, что он чувствовал, будто равнодушно застрелил прекрасную, единственную в своем роде птицу или роковым образом смертельно ранил доброе преданное животное. Или так: бездумно упустил свой шанс и легкомысленно, по собственной вине потерял любовь бесценного друга.
Было утро, вовсю светило солнце; Бенет перешел из гостиной в кабинет. Неоконченная рукопись о Хайдеггере лежала заброшенная, исписанные от руки листы рассыпались по столу. Складывая их и попутно рассеянно просматривая, он подумал, что это своего рода возмездие: «Я и впрямь вторгся туда, куда и ангелы боятся заглядывать!» Он сел, прочел полстраницы. Чушь, просто несусветная чушь! Вздохнул и наугад открыл книгу стихов Гёльдерлина, которая неизменно сопровождала его в путешествии по Хайдеггеру. «Wo aber Gefahr ist, wächst das Rettende auch» — «Там, где опасность, там и спасение». Бенет быстро закрыл книгу. «Это не для меня», — подумал он и вспомнил слова Хайдеггера, сказанные на склоне лет: «Nur ein Gott kann uns retten» — «Только Бог может нас спасти». Он тоже был в отчаянии, когда пришел к этому заключению. Бенет встал и пошел в библиотеку. «Кто же будет рядом со мной в предстоящие годы?» — спросил себя он и почувствовал незримое присутствие дядюшки Тима. Ему живо представилась картина: Тим открывает дверь Тары, через его плечо Бенет видит Джексона — впервые видит при свете дня. Дядюшка Тим сразу все понял. «Но что именно он понял и о чем так горько сокрушаюсь я?» Бенет вспомнил, как они с Джексоном вместе плакали, когда умирал Тим. Теперь, тоже чуть не плача, Бенет бродил по библиотеке, ласково поглаживая корешки книг.
Раздался звонок. Бенет мысленно выругался. Он, разумеется, не решился отключить телефон, надеясь на хорошие новости или на какое-нибудь чудо. Снял трубку.
— О, Бенет, здравствуйте!
Это был Эдвард.
— Как хорошо, что вы позвонили.
— У меня новость.
— Какая?
— Я женюсь!
— Хвала небесам!.. А на ком?
— Вы удивитесь!
— Да?
— Я женюсь на Анне Данарвен!
— Вы? Женитесь на Анне?! О, Эдвард, как… Как это замечательно! Я…
— Похоже, вы не можете поверить, но это правда. |