Включив свет в спальне и взяв вторую веревку, я принялся было за работу, но звук открываемой в квартиру двери заставил меня отложить это занятие. Я поднял свой револьвер и, выключив в спальне свет, занял удобную позицию у порога.

Тем временем кто-то, пройдя коридор, вошел в комнату. Медленно прикрывая за собой дверь одной рукой, Тони подозрительно оглядывал пустую комнату, а его другая рука потянулась к кобуре. В этот момент он заметил дуло револьвера, направленное ему в голову, и, по-видимому, сумел что-то прочитать в моих глазах, так как его рука тотчас же отдернулась от кобуры и бессильно повисла сбоку. Он покорно пожал плечами и пробормотал:

— Я ведь говорил Собелу и Холиди…

— Брось свою штучку, Тони. Только осторожно.

Без малейшего колебания он вывалил револьвер из кобуры на пол, оттолкнув его тотчас же от себя ногой.

— А Собела и Эда?.. Ухлопали?

Так как я не отвечал, подбирая его револьвер, он, кисло ухмыльнувшись, добавил.

— Догадываюсь… Делайте свое дело, только поскорее…

— Они там. Перевязаны, — сказал я. — Повернись.

— Спасибо, парень.

Он повернулся к стенке, и я тотчас же, на этот раз точно рассчитанным ударом рукоятки, превратил его в неподвижную и лишенную сознания массу.

На всякий случай я подтащил его к двери в спальню, вновь включив там свет, сорвал антенну и кусок телефонного провода и принялся быстро, но тщательно связывать Тони и Собела. Затем, разорвав полотенце, я аккуратно забил им кляпы в рты, оттащил их в разные углы и осмотрел карманы Собела. Но ключа от машины в них не обнаружил.

Выключив свет и заперев за собой двери, я бросился на улицу.

Грузовик с красно-белыми полосками я нашел за домом. Ключ от зажигания торчал на своем месте.

Машина мягко и легко тронулась с места. В это время уличное движение затихало, можно было развить значительную скорость, что я и не преминул сделать.

Накрапывал дождь, и я включил щетки, которые принялись методически смахивать дождевые капли и струйки с ветрового стекла.

Не сбавляя скорость, я нарушал правила уличного движения где только можно, ведя машину по кратчайшему пути и лишь слегка притормаживая перед стоп-сигналами, чтобы бросить взгляд на поперечную улицу и убедиться в том, что наперерез мне не мчится другая машина.

Время… Как много его еще осталось в моем распоряжении?

Машина, наконец, вырвалась на Улицу. На Улицу с большой буквы.

Так мы всегда ее называли.

Примерно в середине ее был клуб.

Для многих, очень многих клуб являлся как бы матерью. Именно отсюда начиналась их полная опасностей, преступная деятельность. Преступная, но и одновременно романтичная.

Сентиментальность?

Как часто я сам был в числе ночных теней, сколько раз, притаившись в ночной тиши, я ощупывал в своей руке револьвер, удостоверяясь в том, что он готов к мгновенным действиям… Правда, в многочисленных схватках мне всегда удавалось обходиться кулаками и лишь изредка использовать рукоятку револьвера, но его наличие придавало мне больше веса в глазах других и вселяло большую уверенность в своих силах.

Сентиментальность… Кажется, она является составной частью и моего собственного я. Действительно, более двадцати лет я храню этот револьвер. В какой-то степени он служит мне символом воспоминаний. Коп, который его носил и у которого я его отнял, был убит спустя год в схватке с гастролировавшей бандой Рэнчета, и я никогда не беспокоился относительно того, что этот револьвер будет предметом особого внимания, коль скоро его владелец перестал существовать.