Изменить размер шрифта - +

В этом утверждении два пункта, по меньшей мере, сомнительны. Во-первых, как можно было представить себе мир, "в котором доминируют Советы?" Ни стратегическая разведка, ни наиболее "смелые" среди планировщиков не могли представить гегемонии в мире страны, стоявшей на грани экономического истощения, да и, очевидно, не имевшей глобальных планов. Во-вторых, неубедительна уверенность Гарримана в действенности в отношении СССР экономических рычагов. Еще в сентябре 1944 года американская разведка представила президенту доклад, из которого значило, что нет оснований верить в могущество финансового давления на СССР. В докладе говорилось, что страна, вынесшая неслыханные жертвы, "способна осуществить экономическое восстановление, полагаясь на внутренние ресурсы, не прибегая к зарубежным займам или репарациям".

Но тогда реакция Рузвельта по поводу сообщения его посла в Москве была воинственной. На следующий день он писал Черчиллю: "Скоро наши армии займут позицию, которая позволит нам быть "более твердыми", чем прежде было необходимо для ведения войны".

В январе А. Гарриман сообщил в Вашингтон: "Главенствующим соображением советской внешней политики является озабоченность "безопасностью" так, как ее понимают в Москве".

И проблема действительно заключалась в том, что американцы понимали безопасность иначе.

Напомним, что к концу 1944 года Рузвельт окончательно решил не делиться информацией о ядерном оружии с Советским Союзом, хотя он уже знал, что Сталин осведомлен о "манхеттенском проекте". К окончанию второй мировой войны флот Соединенных Штатов (как хвалился, выступая по национальному радио, адмирал Леги) был более могущественным, чем два любых других военно-морских флота, вместе взятых. Америка владела "наилучшим в мире образом экипированными наземными силами", в ее руках находился "секрет самого устрашающего в мире оружия". В дипломатической игре Америка владела всеми лучшими картами. Она обеспечивала свою безопасность огромными трансокеанскими плацдармами, базами, созданными по противоположным побережьям двух океанов - Атлантического и Тихого. И при этом "скорбела" о советском понимании безопасности, требовавшем внимания к тому, что происходит по ту сторону Буга.

О внешней политике США периода, на пороге которого стоял Рузвельт, можно сказать то, что Г. Киссинджер писал, исследуя иную политико-дипломатическую ситуацию: "Как только держава достигнет всех своих целей, она будет стремиться к достижению абсолютной безопасности, к мировому порядку, свободному от сознания внешней опасности, где все проблемы решались бы как внутренние проблемы".

По этому пути и устремились Соединенные Штаты после окончания второй мировой войны. Но, как отмечает далее Г. Киссинджер, "абсолютная безопасность для одной державы означает абсолютное отсутствие безопасности для всех других". Возникшее в США чувство всесилия хорошо иллюстрируют сказанные в 1944 году слова адмирала Э. Кинга: Соединенные Штаты "стали такими большими в мире, который стал таким маленьким".

В самом общем виде противоречие дипломатии Рузвельта заключено в противопоставлении утверждения всеобщей международной суверенности и четко выраженной стратегии достижения в грядущем мире американского превосходства. С точки зрения американского историка Д. Йергина, Рузвельт формально демонстрировал приверженность принципам "универсального блага", а фактически осуществлял силовую дипломатию. Это противоречие между правами суверенных народов и желанием Вашингтона найти американское решение основных мировых проблем привело к главным негативным моментам американской дипломатии - к "холодной войне" и отчуждению колониальных народов.

Президент уже предсказал окончание войны в Европе к концу мая 1945 года. Прибыв в Уорм-Спрингс 30 марта, он пристально следил за войсками на европейском западе, где происходила оккупация Рура, готовилась сдача Ганновера и Бремена, открывалась дорога к жизенным центрам Германии.

Быстрый переход