Парень быстро выложил одну за другой все карты в безукоризненной последовательности. Это напоминало бильярд, когда мастер отправляет в лузы шар за шаром, словно играет сам с собой. Когда парень закончил, у него на руках не осталось ни одной карты. Откинув голову назад, он ухмыльнулся. Все тринадцать карт подряд: судя по всему, его товарищи никогда не видели ничего подобного, потому что они разразились восторженными криками: злость по поводу проигрыша уступила место восхищению ловкостью, с какой им было нанесено поражение.

Простая игра. Вот он, предводитель кагамских повстанцев, мастерски играющий в протер. Окажется ли он таким же ловким в обращении с пулеметом, прислоненным к его стулу?

После новой раздачи карт Джэнсон с помощью волоконного световода пристально всмотрелся в лицо прыщавого парня. У него не осталось сомнений по поводу того, кто выиграет этот круг, если ему суждено быть сыгранным.

Он также понял, что перед ним не простые крестьяне, а опытные бойцы. Это было очевидно уже по тому, как держали они оружие. Эти люди знают, что делают. Оказавшись под огнем, имея считанные мгновения на то, чтобы собраться с мыслями, каждый из них постарается в первую очередь убить пленника. Судя по данным радиоперехватов, именно такой приказ они и получили.

Джэнсон направил объектив на молодого парня, затем снова обвел все помещение. Вот семнадцать закаленных воинов, из которых по крайней мере один обладает почти сверхъестественной наблюдательностью и выдержкой.

— Мы сидим в заднице!— Катсарис в пленочный микрофон; коротко и бесстрастно.

— Иду к тебе, — бросил Джэнсон, утягивая световод на несколько дюймов в тоннель.

Желудок сжался в маленький твердый комок.

Джэнсон выпрямился, насколько позволяла нависающая веранда. У него ныли суставы от длительного напряжения. Ему пора признаться себе в том, что он слишком стар для подобного рода экспедиции — стар лет на десять. Ну почему он выбрал для себя эту роль, самую сложную и опасную? Джэнсон пытался заверить себя, что только он один согласился бы взяться за нее, пойти на такой риск; если не он, то никто. Он также убеждал себя, что лучше всех подходит для этой роли, поскольку самый опытный из всех. Говорил себе, что так как сам разработал план операции, то сможет лучше других при необходимости внести в него изменения. Но не было ли тут замешано и тщеславие? Быть может, он хотел доказать себе, что по-прежнему в состоянии самсделать это? Или ему так отчаянно хотелось вернуть долг чести Петеру Новаку, что он взялся за дело, которое могло поставить под угрозу не только его собственную жизнь, но и жизнь самого Новака? Сомнения пролились на рассудок Джэнсона дождем игл, и ему стоило большого труда сохранить спокойствие. «Застывший, как лед, прозрачный, как вода». Это заклинание он постоянно твердил себе в течение всех долгих дней и ночей ужасов и мук, пережитых в лагере военнопленных Три-Тьен.

Катсарис стоял на том самом месте, где, как указывали чертежи, должен был находиться второй вход в подземелье — тот самый вход, существование которого делало возможным операцию.

— Вход там, где и должен быть, — пробурчал Катсарис. — Можешь поглядеть сам — вот контуры потайной двери.

— Это хорошая новость. Я люблю хорошие новости.

— Он замурован блоками из шлакобетона.

— Это плохая новость. Я ненавижу плохие новости.

— Кладка прочная. По всей вероятности, ей не больше тридцати лет. Наверное, это место часто заливало, поэтому было найдено такое решение. Впрочем, какое это имеет значение? Я знаю только то, что входа А больше не существует.

Комок в груди Джэнсона сжался еще туже.