— Ну а если мы не можем...

— В таком случае, вам придется оставить меня здесь.

Эти слова, произнесенные с трудом, нетвердым голосом, тем не менее не допускали возражения.

Джэнсон изумленно смотрел на стоявшего перед ним человека.

У Джэнсона на лице задергалась жилка. Новак заговорил снова:

— Сомневаюсь, что, планируя освобождение заложника, вы предусмотрели вариант с его нежеланием выходить на свободу.

Не вызывало сомнений, что мозг Новака по-прежнему работает с молниеносной быстротой. Он, не задумываясь, разыграл свой главный козырь, сразу дав понять Джэнсону, что дальнейшие переговоры бесполезны.

Джэнсон и Катсарис переглянулись.

— Тео, — тихо произнес Джэнсон, — давай ее сюда. Катсарис неохотно кивнул. И вдруг они оба застыли.

Шум.

Скрежет стали по камню.

Знакомый звук: скрип решетки, которую они сами открывали, спускаясь сюда.

Джэнсон вспомнил радостные крики солдат: theyiai.

Долгожданный гость, несущий им чай.

Джэнсон и Катсарис бегом бросились из тюрьмы в караульное помещение, залитое кровью. Послышалось позвякивание ключей, затем показался поднос — с кованым медным чайником и маленькими глиняными чашечками.

Показались руки, державшие поднос — очень маленькие. И наконец, показался и весь человек.

Не мужчина — мальчик. Совсем еще ребенок. На взгляд Джэнсона, лет восемь, не больше. Большие глаза, смуглая кожа, короткие черные волосы. Мальчик был без рубашки, в одних полосатых хлопчатобумажных шортах. Его башмаки казались слишком большими на тонких икрах, придавая ему какой-то щенячий вид. Взгляд мальчишки был прикован к следующей ступени: ему доверили очень важную задачу, и он тщательно следил за тем, куда поставить ногу. Ничего не уронить, не пролить ни капли.

Спустившись почти до самого конца лестницы, мальчишка застыл на месте. Вероятно, о том, что произошло что-то необычное, его предупредил запах — или тишина.

Подняв взгляд, он увидел перед собой жуткую картину: трупы солдат, плавающие в лужах спекшейся крови. Послышался сдавленный крик. Мальчишка непроизвольно выронил поднос. Свой драгоценный поднос. Поднос, который ему доверили. Медный круг с грохотом покатился вниз по лестнице, глиняные чашки разбились о каменные ступени, чайник выплеснул свое обжигающее содержимое мальчишке на ноги. Джэнсон как зачарованный смотрел на происходящее, разворачивавшееся перед ним словно в замедленной съемке.

Все пропадет. Все прольется. В том числе кровь.

Джэнсон знал, что именно он должен сделать. Если мальчишку не остановить, он бросится вверх по лестнице и поднимет тревогу. То, что требовалось сделать, вызывало сожаление, но было неизбежным. Другого выхода нет. В одном молниеносном движении Джэнсон вскинул свой «хеклер» и навел его на мальчишку.

Тот не отрывал от него своих широко раскрытых испуганных глаз.

Щуплый восьмилетний подросток. Невинное дитя, за которого пока что все решения принимают другие.

Не солдат. Не террорист. Не повстанец. Не имеющий отношения к ужасам гражданской войны.

Мальчишка. Вооруженный — чем? — чашкой горячего чая с мятой?

Не имеет значения. В военных учебниках есть соответствующий термин: гражданское лицо, оказавшееся вовлеченным в боевые действия. Джэнсон знал, что он должен сделать.

Но его рука отказывалась выполнить приказ мозга. Палец не нажимал на спусковой крючок.

Джэнсон стоял, застыв на месте, оцепенев так, как с ним не происходило ни разу в жизни, хотя мысли его кружились в безумном вихре. Неприятие «неизбежных жертв среди мирного населения», ставшее абсолютным, парализовало его.

Опомнившись, мальчишка развернулся и побежал вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, — назад, во двор, назад к спасению.