|
– И моя тоже! – прибавил Сетевайо, по видимому, сильно заинтересованный этим делом. Садуко поднялся с своего места. Вся жизнь, казалось, покинула его. Никто не узнал бы в нем гордого, тщеславного, самонадеянного Садуко. Это была только тень прежнего Садуко. Тусклые, мутные глаза его были неподвижно устремлены на прекрасные глаза Мамины, в то время как нерешительным голосом он медленно начал свой рассказ. – Это верно, – сказал он, – что Мамина насыпала яду на циновку моего ребенка. Это верно, что она положила снадобье в хижину Нэнди. Но она не знала, что делает, слепо повинуясь моему предписанию. Вот как было дело! С самого начала я всегда любил Мамину, как никогда не любил другой женщины и как никакая другая женщина никогда не была любима. Но пока я отправился с Макумазаном, который сидит здесь, в поход против Банту, Умбези, отец Мамины, принудил ее против воли выйти замуж за Мазапо. Здесь, на празднестве, когда ты производил смотр племенам зулусов, о король, после того, как ты мне дал в жены Нэнди, Мамина и я встретились и полюбили друг друга еще больше, чем прежде, но, будучи честной женщиной, Мамина оттолкнула меня и сказала: «У меня муж, и хотя я его не люблю, я буду ему верна». Тогда, о король, я решил отделаться от Мазапо, чтобы жениться на Мамине. Вот что я придумал: отравить моего сына и Нэнди и устроить так, чтобы подумали на Мазапо, чтобы его казнили как колдуна и я мог бы жениться на Мамине. Все ахнули при этом поразительном показании. Самый хитрый и самый жестокий из этих дикарей не мог бы придумать такой гнусности. Даже карлик Зикали поднял голову и вытаращил глаза. Нэнди вышла из своего обычного спокойствия и вскочила, как бы желая что то сказать, но, взглянув сперва на Садуко, а потом на Мамину, снова села и ждала. Садуко же продолжал тем же безразличным, размеренным голосом: – Я дал Мамине порошок, который я купил у одного знаменитого знахаря. Он жил по ту сторону Тугелы, но теперь уже умер. Я сказал Мамине, что это порошок против насекомых, которых было много в хижине и которых хотела уничтожить Нэнди, и я научил Мамину, где нужно было посыпать его. Кроме того, я дал мешочек со снадобьем, приказав ей сунуть в солому у дверей хижины для того, чтобы якобы принести счастье моему дому. И все это сделала Мамина по моей просьбе, не зная, что порошок был ядом, и снадобье было заколдовано. Таким образом мой ребенок умер, как я этого хотел, а я сам захворал, потому что нечаянно дотронулся до порошка. После этого я зашил мешочек с ядом в плащ Мамины, чтобы обмануть Зикали, и таким образом Мазапо был объявлен колдуном и казнен по твоему приказу, о король, а Мамина была отдана мне в жены. Позднее, как я уже говорил, она мне надоела, и, желая угодить Умбелази, я приказал ей отдаться ему, и Мамина это сделала из любви ко мне. Так что ты видишь, о король, что она не виновна ни в одном пункте. Садуко кончил говорить и как автомат сел на землю, все еще не спуская своих тусклых глаз с лица Мамины. – Ты слышал, о король? – сказала Мамина. – Теперь произнеси свой приговор и знай, что если на то твоя воля, я готова умереть ради Садуко. Но Панда вскочил в страшном бешенстве. – Уберите его! – крикнул он, указывая на Садуко. – Уберите этого пса, который съел свое собственное дитя и недостоин жить. Палачи прыгнули вперед. Я не мог вынести этого больше и стал приподниматься, чтобы высказать свое мнение, но не успел я встать, как заговорил Зикали. – О король, – сказал он, – как оказывается, ты по этому делу осудил несправедливо одного человека, а именно Мазапо. Неужели ты хочешь так же несправедливо осудить и другого? – И он указал на Садуко. – Что ты хочешь этим сказать? – сердито спросил Панда. – Разве ты не слышал, что этот негодяй, которого я сделал предводителем многих племен и которому дал в жены свою дочь, своими собственными устами признался, что он отравил своего ребенка, чтобы сорвать плод, который рос у дороги и от которого всякий мог отгрызть кусочек. |
